В своем ослеплении страстью я приписывал Нине чувства, похожие на те, которые я испытывал к ней, и такую же, как у меня, яростную невинность.
Я был разочарован, и больно разочарован.
Однажды вечером я застал ее в комнате Аурелиана; со мной был один корсиканский товарищ, с которым я договорился встретиться.
Как и в первый раз, мне открыл Аурелиан, Нина сидела в тени, на поспешно застеленной кровати; причесываясь, она обратила ко мне блестящий под пышными ресницами взгляд, потом провела ладонью по ложбинке между набухшими грудями и повернулась к зеркалу.
Аурелиан улыбнулся.
— Мы говорили о разных серьезных вещах…
— Ну, да… и о каких же?
— О родителях, о жизни, о смерти…
Уж не знаю, что я там ответил — я почти сразу бросился вниз по лестнице, с трудом сдерживая крик.
Аурелиан с моим корсиканским другом бежали за мной по бульвару, но я запрыгнул в автобус; стоя на тротуаре, они махали мне руками. Подошедшая Нина уткнулась лицом в плечо Аурелиана.
Я доехал до Бастилии, на карусели опустилась ночь; я люблю эту пеструю толпу хулиганов, проституток, старых торговцев, я люблю огни каруселей, визг тормозов, запах ванили, ароматные клубы пара, поднимающиеся над вафельницей.
Я шел от карусели к карусели, толстые шлюхи с растрепанными волосами толкали меня под локти, я любил их всех, я шел, мои мысли путались, поглощались одна другой.
Что ж, она вернулась к Аурелиану, снова полюбила его, ей надоело мое молчание, моя скромность, мое тело, тело, столь желанное ею той мартовской ночью и так и оставшееся недоступным.
А может быть, она до сих пор любила меня — и я упрекал себя в трусости и наивности.
Я не обижался на нее, я никогда на нее не обижался.
Не спеша, я побрел к Сене, для меня все было потеряно.
Он не сел за стол, а бродил в одиночку с тарелкой по парку, он загорел, в его голосе появились грубоватые нотки.
Потом он пришел ко мне на открытую веранду, где уже вились ночные бабочки.
Он взял с полки книгу, «Плеяды» Гобено, и читал до одиннадцати часов.
Я поднялась к себе в девять; я смотрела на него, читающего, в окно, за освещенным лампой стеклом; как я любила его, раскачивающегося на стуле в благоухании ночи!
Он уже лег, а я все стояла у окна, я не могла ни спать, ни читать, я слышала, как он вошел в свою комнату, как сбросил одежду на пол.
Я была счастлива снова ощущать его рядом, я казалась себе сильнее, словно его дух, его мощь вошли в меня; и еще мне казалось, что он нуждается во мне, в этом доме, в детских воспоминаниях.
Он ничего не сказал о Нине, но по его взгляду, по тону его последних писем я поняла, что история их любви закончилась печально.
Я понемногу стал забывать ее, но лицо каждой случайно встреченной девушки напоминало ее лицо, такое нежное, каждый взгляд напоминал ее взгляд, такой страстный, каждый голос — ее голос, такой чистый и ласковый.
Яхта была достроена, в сентябре мы отплыли в Ирландию. Август я провел в Бретани, с мадмуазель Фулальба. Я люблю море, Бретань — ходишь почти голым, песок на ногах, на щеках, идешь, куда захочешь, возвращаешься в любое время.
Там, словно нарисованные, неся корабли и туманы, впадают в море реки моего детства.
Я читал «Доминика»[3], ощущая в себе прилив сил, вспоминая о школьном приятеле Фреди, о днях нашей юности, безвозвратно ушедших, но оставивших в памяти яркие воспоминания.
Я читал сцену последней встречи Доминика и Мадлен, пляж был пустынен, начинался прилив.
На краю утеса, возвышавшегося над моей головой, появилась светловолосая девушка в зеленом купальнике.
Пробежав по каменному уступу, она спрыгнула на песок.
Заметив меня издалека, она застыла на фоне камней и прибоя, ее волосы, как языки пламени, развевались над ее головой.
— Вы купаетесь? — крикнула она мне.
Я был в купальнике, но вообще-то было прохладно.
— …мама запретила мне плавать одной!
И вот она, сжав колени, стоит рядом со мной, смахивая ладонью со лба прядь волос.
— Вы меня не помните?
Нет, я ее не помнил; должно быть, я вырос рядом с ней в этой стране каникул, ведь раньше мы приезжали сюда каждый год; но с тех пор, как я повзрослел, я больше не встречал ее.
Даже когда она назвала мне свое имя и указала дом, в котором живет, я не вспомнил ее.