Если бы было возможно, Алек сполз бы за этим колпачком под стол и провалился сквозь пол на первый этаж. Да, так было бы лучше. Но чудес не бывает.
Он выпрямляется, уставившись в парту, а мистер Бейн тем временем приступает к уроку.
Алек изучает трещинки на деревянной столешнице, вслушивается в тиканье часов и перешептывание Изабель и Саймона, но почему-то вместо этого слышит только бархатный голос. Он решается поднять взгляд спустя долгих двадцать минут.
Мистер Бейн не смотрит на него.
Мистер Бейн не смотрит на него до конца урока.
Его голос не дрожит, когда он приступает к опросу и доходит до «Лайтвуд, Александр».
***
– Мистер Бейн? – Алек заглядывает в кабинет, сжимая в руке книгу. – Я пришел на тест.
Тот резко выпрямляется, напрягая спину, но даже не оборачивается в его сторону.
– Проходите.
Лайтвуд хмыкает. Интересно, а что мистер Бейн выдумает сегодня, чтобы избежать его общества? За прошедшую неделю Алек убедился в том, что изобретательность у преподавателя литературы находится на высшем уровне.
– Можете взять бланк на краю стола, заполните его, а мне надо…
– Нет.
Алек захлопывает дверь кабинета, дает рюкзаку сползти с плеча и упасть на пол и за два больших шага оказывается рядом с преподавательским столом.
– Нет, мистер Бейн, вам не надо.
Этой смелости в нем быть не должно, но он устал от неопределенности и непонимания. Устал от мыслей, гудящих у него в голове, словно пчелиный рой. Устал закрывать глаза и думать о мистере Бейне. Устал засыпать, вспоминая тот поцелуй.
– Мистер Лайтвуд, садитесь и пишите тест, – мистер Бейн кивает на листочек и указывает на первую парту.
Вместо того, чтобы подчиниться, Алек облокачивается на стол и наклоняется ниже. Мистер Бейн отводит взгляд и ерзает на стуле.
– Думаете, что можно прикрыться костюмом, сделать то, что взбрело в голову, а потом уйти? Притвориться, что ничего не было?
– Этого не должно было произойти. Я просто не смог…
– Не смогли сдержаться? А сейчас верите в то, что все было ошибкой? – Алек почти шипит. Слова вырываются сами по себе. Он миллионы раз представлял этот разговор, но не думал, что сможет быть настолько смелым. – Почему вы это сделали? Это был внезапный порыв или вы давно хотели?
– Мистер Лайтвуд, мы находимся в школе, – мистер Бейн со скрипом отодвигает стул и встает так, что Алеку приходится отшатнуться.
– Я помню. Но я целовал вас, – нельзя не заметить, как по телу преподавателя литературы проходит дрожь. – И вы целовали меня. И скажите, вы верите в то, что на этом бы все и закончилось, если бы нас не прервали?
Карие глаза прищуриваются, а губы лихорадочно ловят воздух. Мистер Бейн обхватывает плечи руками.
– Я виноват, – голос звучит глухо. – Я не должен был поддаваться своим желаниям, но я так долго… Я так долго сдерживал себя, отгонял любую мысль о том, чтобы подойти к тебе, задать дополнительный вопрос, оставить после уроков. Это неправильно, понимаешь?
Алек вновь хватается за стол, но лишь для того, чтобы удержаться на ногах. Стоит ли верить в реальность происходящего, когда слова звучат именно так, как он их себе представлял бессонными ночами?
– Ты был не первым учеником, который решил соблазнить учителя. Но ты был единственным, от кого я не мог отвести взгляда. Кого я хотел слушать.
– Магнус, – как легко это произнести.
Мистер Бейн… Магнус вздрагивает. Лайтвуд на всякий случай впивается ногтями в ладонь, чтобы удостовериться в том, что не спит, а потом очень медленно обходит стол и останавливается рядом с преподавателем.
– Это правда? То, что ты сказал?
Бейн опускает голову, и этот жест лучше самых громких слов. Он хочет сделать шаг назад, но ему не позволяют.
Алек счастливо улыбается, прежде чем обхватить руками лицо Магнуса и прикоснуться губами к губам. Мистер Бейн всхлипывает, но не отстраняется.
И кто сейчас из них взрослый и мудрый?
Лайтвуд знает, что не пройдет и пяти секунд, как Магнус опомнится, постарается вырваться, а затем начнет читать лекцию о том, что это все неправильно, что так не должно быть, и Алек даже выслушает его для приличия. Выслушает и согласно покивает головой, но точно никуда не отпустит.
========== Часть 34. Малек. ==========
– Алек, этот гитарист с тебя глаз не сводит, – Изабель наклоняется ниже, чтобы в окружающем шуме можно было расслышать ее слова.
Алек молчит. Не ответил бы даже если к его лбу приставили пистолет, потому что сам не может смотреть ни на что другое, кроме высокой фигуры на сцене.
Зал улюлюкает и подпевает, а уголки губ Лайтвуда приподнимаются. Он знал, что этот концерт будет потрясающим.
***
Алек нащупывает маленький выключатель, и просторная спальня озаряется тусклым светом лампы с прикроватной тумбочки. Он не станет включать общий свет, потому что тогда точно не сможет сделать то, что собирается.
Алек любит музыку. Всегда любил, вообще-то. Мама рассказывала ему, что подпевать детским песенкам и танцевать он начал раньше, чем научился ползать. А папа в такие моменты посмеивался, тянулся за фотоальбомом с пожелтевшими страницами и, не обращая внимания на краснеющего от смущения сына, демонстрировал всем присутствующим малыша в одном подгузнике, замеревшего с открытым ртом на припеве очередной песни.
Никто не удивился, когда Алек привел на ужин гитариста с красными прядями в волосах и представил его как любимого мужчину, с которым они уже три месяца вместе.
Никто не удивился, когда они съехались.
Никто не удивился, когда поженились.
Изабель часто картинно вздыхала, привлекая внимание окружающих, и начинала рассказывать о сказочной жизни своего старшего брата.
Но сказки прекратили казаться непогрешимыми еще тогда, когда закончилось детство. И «долго и счастливо» на самом деле еще не конец, а лишь начало долгого трудного пути. Магнус стал для Алека всем. Радостью, счастьем, воздухом, жизнью. Они задыхались от близости, но не могли находиться порознь. Им не хватало ночи друг для друга, не хватало дня на звонки и sms, не хватало часов в сутках, чтобы надышаться настолько, что можно было бы сказать: я бы хотел пять минут побыть один.
А потом все закончилось.
Может быть, это произошло, когда Магнус перешел в другую группу?
Может быть, когда перестал появляться дома?
Может быть, когда на все вопросы ответом стало «Не выдумывай», а в телефонной трубке лишь длинные гудки?
Может быть, когда Магнус приходил домой, но их двоих все равно окружала тишина?
Алек любит музыку. Тишина – тоже музыка, но такую музыку Алек ненавидит. Потому что ее слишком много, слишком часто он оставался один на один с глухой тишиной лофта.
Может быть, путь к разрушению строился очень медленно, по крупинкам, но рухнуло все окончательно в один момент, вчера.
Вчера, когда Магнус не пришел на их годовщину, а Лайтвуд пытался убедить себя в том, что пять лет – не такая уж и важная дата. Надо просто задуть свечи, убрать билеты в Майями в дальний ящик и поужинать в одиночестве за столом, накрытым на двоих.
Вчера, когда он поднялся в эту спальню и окунулся в тишину.
А сегодня вещи из шкафа на удивление легко перекладываются в сумку. Уже даже почти не хочется бить кулаком в стену до тех пор, пока кожа не слезет с костяшек. Всего лишь это странное ощущение, словно он распластан на полу и придавлен каменной глыбой без возможности выбраться.
Серый свитер, затертый на сгибах локтей, несколько футболок, брюки… Темно-вишневый кардиган, подаренный Магнусом… Туда же, в сумку. И чувства, сжавшиеся в комок, летят вслед за вещами. Освободить полки несложно. Как жаль, что «несложно» только с ними.
Лайтвуду хочется ненавидеть. Одним щелчком пальцев изменить отношение к Бейну, закрыться в себе и больше никогда не показываться. Возможность этого приравнивается к возможности пешком дойти от Нью-Йорка до Луны.
Впрочем, Алек не звонит ему. Не сообщает о своем решении точно так же, как Магнус не сообщил о том, что пропадет на целых три дня. Набирает полную грудь воздуха и как мантру повторяет про себя: «Ему все равно, ему все равно, ему все равно. Он даже не сразу заметит, что ты больше не ждешь его в этой квартире». Но правда черными склизкими щупальцами пробирается внутрь: он – непроходимый трус, и ему очень страшно смотреть в глаза человека, любовь к которому долгое время затмевала все.