— Ждите, — девчушка стрелой вынырнула из избы. Побежала на сеновал.
Через несколько минут в избу вплыла, высоко подняв голову, расправив плечи, переодевшаяся царица-молодица-раскрасавица в невиданном доселе платье…[53]
Она сделала два шага по избе, крутанулась через левое плечо, как учили соседки по этажу. Поставила руки на талию. Снова повернулась, теперь уже в другую сторону. Подняла подбородок, расправила плечи.
— Вот! Все видели!!! Все рассмотрели! А у Танюшки, такое же, только синее!
Тишина коромыслом повисла в избе на долгое время. Любознательный паук успел переползти в углу с одного места на другое, дабы лучше видеть происходящее.
— Огось!!! — не соблюдая очередности в высказываниях, произнесла младшая сестрёнка. Ей первой удалось отбиться от столбника напавшего на всё женское население избушки. Её глаза стали огромными. — Видали!!! И это Улька ещё не сказывала про жениха! Представляю, что ждет нас впереди!!!
— Мама, — внезапно она повернулась в сторону родительницы и грозно произнесла. — Немедляча продай меня в Таганово! Я тожа-ма хочу платье такое!
Глава 29
Июнь 1688 года. Переславль-Залесский. Берег Плещеева озера. Место постройки потешного флота молодого царя Петра.
— Ох, боже праведный! Ох, дева пречистая! Ох, пресвятая богородица… — князь, боярин и воевода Борис Михайлович Прозоровский перекрестился. Молча уставился вдаль. На глаза накатилась слеза.
— Вот она и смертушка моя настаёт! Вот и всё, окончена жизнь! Пропал я. Погибла моя буйная головушка. Так подставил меня, так подставил, это ирод ненашенский! И откуда он только взялся, иуда, христопродавец, дьявол во плоти? Всю жизнь мне исковеркал, всю судьбу переломал!
Восходящее солнце золотым пожаром горело издали в верхних окнах монастырского купола. Далеко по округе малиновым звоном разливались голоса новых колоколов Троицкого Горецкого монастыря. Их звуки выматывали душу, оглушали и притупляли чувства. Чуть погодя ударили в большой колокол, потом в перебор, словно на праздник, весело заиграли, зазвонили во все колокола сразу.
— Это по его наводке я подбрасывал царю картинки с кораблями. По его приказу постоянно восторженно сказывал о море, будь оно трижды неладно. Ещё приволок в подарок здоровущий макет пиратского корабля, что более аршина в длину. Разве я мог так думать? Разве я мог так предполагать? Забава, она и есть забава. А когда его величеству благоугодно стало развлечь себя плаванием на небольшом ботике по Яузе реке… Помечтать под плеск небольшой волны о дальних странах, о морских сражениях — взял и напросился вместе с ним. И как будто дьявол вселился в царя! Захотел он иметь свои настоящие корабли, свой флот. А, я ещё сдуру ляпнул… — Конечно батюшка-государь, это же очень здорово иметь свой флот. Да с громкими пушками, удалыми матросами, большими развивающимися флагами… Это же так прекрасно! А иноверцы, подлюки, сучьи дети, воры преподлые, пакостники, все как один, подхватили дурную идею. Похвалили. Поддержали. Подставили!
— Что можно сказать? Молодец, Бориска — сам совет подал царю — сам и исполняй! И как быть?
— Ох-хо-хоо, Господь, отец наш небесный, грозен и справедлив ты в гневе своём, — воевода горестно вдохнул полной грудью. Перекрестился.
Чистый утренний воздух был насыщен запахами сена и цветов. Над едва плещущим озером стоял туман, в тихом, теплом воздухе занимающегося дня зудели комары. Большое розовое солнце не спеша, вразвалочку выползло из-за края земли и лениво поднималось над полями.
— Петр Алексеевич нагнал мужиков, погостил в Переславле всего несколько дней, — тяжелые воспоминания никак не хотели покидать голову Прозоровского. — А затем ускакал с Меншиковым, Измайловым и Голицыным домой — командовать сухопутными потешными сражениями. А мне теперяча надобно строить флот для царевой морской потехи. А для того ещё верфь корабельную. А там и пристань приличную. И в довесок ко всему ещё и возводить батарею на мысу Гремячем. А ведь я, даже не ведаю, каков он есть этот самый корабль! Я их только на картинках-то и видел. И воды я боюсь, как огня! Мы, не морская держава. Нет у нас корабелов, нет матросов, нет капитанов. Никого нет. И где их брать?
— Ох, пропала моя головушка, — голова боярина гудела от мыслей. Сердце всполошенно билось в грудном капкане, вонзая боль под самую лопатку. — Хоть и дал государь в подмогу, этого немца Карштена Брандта да ещё двоих заморских «мастеров» Класса да Корта. А они после расспросов, похоже, ещё меньше моего знают о кораблях. Или скрытничают аспиды проклятущие, добиваются смертушки моей. У крысёныши ненавистные — муторно с ними!