Нет-нет, нельзя злиться.
Беру себя в руки, длинно выдыхаю. Фух. Вот и время для уговоров:
— Пожалуйста, пойми меня. Ты и так взял больше, чем я дала бы тебе, будь у меня выбор. Как бы ни выглядело — это было насилием с твоей стороны.
— Тебе понравилось. Ты это признала.
— Понравилось, да, но я не хотела тебя и говорила тебе только «нет».
Он чуть наклоняет голову набок. Скрещивает на груди руки, по ним, мускулистым, загорелым, стекают капли воды, задерживаясь на тёмных волосках. У него очень красивые руки. И пальцы длинные, словно он музыкант. Не могу не думать о том, где они побывали, когда смотрю на них, и как мне было хорошо от одних только его пальцев.
Не могу не признать — он великолепный любовник. Только я его всё равно не люблю. И не хочу. Не хочу хотеть, не хочу привязываться. Это опасно. С Саймоном позволить себе увлечься — заведомо нанести сердцу рану. Сколько я видела дурочек с размазанной по щекам тушью после того, как он их бросил.
Нет-нет, я должна быть осторожной. Максимально отодвинуться от него, настолько только возможно в моей ситуации. Не увлекаться. Не думать о его мужской привлекательности. Не думать о том, что прошлая ночь — без сомнений — лучшая в моей жизни. Это всё демон, а демона, того, страшного, мучившего Гора, я не хочу.
— Я и сейчас, и тогда говорила тебе только «нет».
— Я слышал другое: «Саймон, ещё, о мой бог, да, да, да», — пародируя меня, он даже стонет — глухо, низко и очень сексуально. Издевается.
Возможно, я и говорила это, и даже кричала, и называла его богом, и умоляла не останавливаться, но тогда я была совсем не в себе. А кто бы смог остаться в рассудке, будучи в постели с таким нереальным мужчиной? Мне нечего стыдиться своей несдержанности. На моём месте не удержалась бы даже святая.
Я — не святая. Он не вправе меня укорять. Здесь, в этом мире, у меня голова идёт кругом. И не только из-за него.
— Если не хочешь постоянно слышать от меня, как сильно я тебя ненавижу, то для начала нам надо всё обсудить. Я не понимаю ни где я, ни кто я. Не понимаю, кто ты. Ты ведь и сам должен видеть: происходящее ненормально, оно пугает меня.
Он не хочет меня слушать. Слышит только себя, свои желания. Его дыхание тяжелеет, мышцы груди напрягаются. Он красив — как красив тигр перед смертельным броском. Белки его глаз медленно заволакивает тьма — первый признак выпускаемого на волю демона. Господи. Мне нельзя, как вчера, лишиться воли к сопротивлению, иначе всё повторится. А это не должно повторяться, только не так. Я не могу стать его куклой, бабочкой, насаженной на иголку, вернее, на две. Я не должна позволять делать это с собой — иначе кем я стану? Он уже сломал все границы, которыми я от него защищалась. Я уже поддаюсь наведённому желанию, хотя он даже не коснулся меня.
— Не надо, не используй на мне эти силы. Не используй вообще. Пожалуйста, только не так.
Он хмыкает, кривит уголок рта. На его красивом лице — выражение жестокости и непреклонности. Не впервые вижу его эгоистичным и злым, но впервые это настолько сильно пугает. Не хочу становиться зомбированной марионеткой, даже если всё будет так безумно и невероятно чувственно, как вчера. Не хочу оправдывать своё наслаждение им, свою капитуляцию ему сверхъестественными силами.
— Пожалуйста, ну пожалуйста, Сай, ты пугаешь меня.
Его глаза уже совсем чёрные, а я чувствую томительное желание подчиниться. Оно жаром разрастается в груди, стекает вниз, пульсирует с током крови. Он касается меня взглядом, ласкает глазами на расстоянии. И я чувствую его прикосновения к груди, ласковые, дразнящие, хотя физически он ко мне не прикасается. Это магия нежными, как трепет крыльев бабочки, касаниями ласкает уже не только грудь, а всё тело. И это так хорошо, как и ночью, и это так страшно. Это чудовищно настолько же, насколько восхитительны его воздушные, нежные, сладкие поцелуи.
У Саймона растут рога. Пока маленькие, но я вижу, как они поднимают влажные волосы и с каждым мгновением удлиняются. Его лицо тоже меняется, под кожей проступает чудной рисунок, будто татуировка. Он всё ещё человек, всё ещё красив, но я вспоминаю, каким он был со мной ночью — точно таким же, балансирующим на грани перехода в уродливое жуткое создание.
Горло перехватывает. Облизываю вмиг пересохшие губы. Господи, я уже хочу сдаться, я жажду сдаться, поползти к нему на коленях по дну деревянной ванны, ухватиться за его сильные руки, целовать в губы, любить его, гладить, ласкать, позволить делать с собой всё, развести перед ними ноги — и его размеры, продемонстрированные вчера напор и неутомимость больше не пугают, а соблазняют, влекут к нему. Боже мой, как же сильно я хочу ему сдаться.