– Ты, что ль, ива?
– Я. Только не ива я. Была я некогда девицей, звали меня Ирушкой. Послала меня мамка на́ берег три ширинки стирать: одну шёлком шиту, другую – се́ребром отороченну, а третью – золотой нитью изукрашенну. Всех их я вымыла, да на ветку сушиться повесила. А сама купаться вздумала. Вдруг сверху Чудо Трёхъелдовое как налетит, схватило ширинки и шасть ввысь. Я на берег выскочила, звать на помощь стала. А Чудо оттеда, с высито, как зыркнет, я и обомлела. Чую: будто ноги в землю вросли. Хотела руками взмахнуть, а на их – листья. Крикнуть пытаюсь – шелест раздаётся. Вот так, была я Ирушкой, да стала ивушкой. А Чудо Трёхъелдовое что ни день сюда прилётывает, е́лды свои в воде полощет. Ты, видать, парень лихой, да только не ищи встречи с ним.
– Нет, милая, – Еська ей отвечает. – Дождусь я его, поганого. А ты спрячь меня промеж веток-то своих.
– Да почто тебе это надобно?
– А там видно будет.
Тут вихорь поднялся. Еська промеж веток затаился, да подпояску свою приготовил, а портки-то верёвкой, которой котомка перевязана была, прихватил. Хоть и неудобно энто было, потому верёвка куды короче опояски оказалася. Глядь: сверху Чудо Трёхъелдовое спускается. Одна елда спереди болтается, да с боков – по одной. Заместо рук крылья, шкура овечья, а голова человечья.
Опустилось Чудо, вошло в воду по пояс, стало елды в воде полоскать.
А Еська с-под листьев приговаривает:
– Теки-теки, водица, – авось не пригодится.
Услыхало это Чудо Трёхъелдовое, говорит:
– Чего это у тебя, ива, за присказка така нелепа?
А Еська дале:
– Теки, водица, впредь – ничё елдам не еть.
Тут уж Чудо осерчало не на шутку:
– Молчи, деревяшка, не то с корнем тебя выверну.
– Ты, Чудо гадкое, меня в дерево обратило, жизнь мою радости лишило, вот и вещаю я, что боле тебе от елд твоих пользы не видать.
– Ах так! – Чудо молвит. – А вот поглядим.
Как махнёт елдой левою – мало не сшибло иву. Только Еська не спужался, конец опояски на неё, оконечность-то Чудову, накинул, да и затянул покрепче. Осерчало Чудо, правой елдою махнуло – закачалась ива. А Еська вторым концом прихватил да туго-натуго елды-то и связал. Тут уж Чудо елдою среднею, самою могучей, размахнулось. Ива с корнем на берег повалилася, да только Еська успел опояской и энту елду прихватить да к первым двум приторочить.
Вышел Еська из листвы, увидало Чудо, кто это с ним шутку учудил. Стало о пощаде молить:
– У меня, – говорит, – всяки-разны сокровища припрятаны, и платья парчовы, и обувка сафьянова. Что хошь бери, только елды-то мои ослобони. Потому у меня заместо рук крылья, мне самому не сладить с путами.
– А ты Ирушку попроси. У ей, знамо, руки-то половчей моих будут.
– Эх, добрый ты человек, да глупый. Я ж тебе вона каки́ богатства сулю, а ты об дереве глупом жалишься.
– Как знашь, – Еська молвит. – Твои елды, тебе и решать, век им связанными быть, аль обратно дело своё елдовское делать. Только помни: путы мои зачарованы, окромя меня кто к им притронется, руки у того враз отсохнут.
Пуще прежнего Чудо взмолилось:
– Чего хошь проси, а только не могу я иве помочь. Я ширинки бабе своей отдал, она с ими вовек не расстанется. А без них дерево так деревом и останется.
– Ладно, – Еська говорит. – Неси меня к бабе своей.
– Да как же я пред ней явлюсь, с елдами-то связанными? Ну, как она под меня лечь возжелает?
– А ты ей так скажи: «Над лугами, над полями я летал, в речке елды свои полоскал. Притомился – едва домой воротился». Она от тебя и отстанет.
Видит Чудо: у Еськи на два вопроса три ответа находятся. Делать нечего.
– Залазь, – говорит, – на спину мою.
Взобрался Еська Чуду на спину, в шерсти спрятался. И полетели они под облака. Летят себе, а Чудо-то и молвит:
– Гляди, как лететь ловко стало. Ране-то елды по сторонам развевалися, а теперь вовсе полёту не мешают. Это, брат, еродинамика така.
– Так что ж? – Еська спрашивает. – Может, и не распутывать тебя вовсе? Так и летай.
– Нет, пущай уж летать хужей будет. Я уж к тому привычный.
Долго ли, коротко летели, над полями-лугами пролетали, до леса непролазного добрались, наземь спустились. Пред лесом холм, в холму пещера. Из пещеры выбралась жёнка Чудова – Баба Трёхмандовая. Одна манда промеж ног, да с боков по одной.
Стала она Чуду пенять, что долго, мол, не было его. А Чудо-то и отвечает:
– Над лугами, над полями я летал, в речке елды свои полоскал. Притомился – едва домой воротился.
– Ну и ладно, – Баба говорит. – Ступай в пещеру спать.
Чудо в пещеру ввалилось да на солому повалилось, а Еська из шкуры выбрался и к выходу подполз.
Только Чудо захрапело, Баба как свистнет! Аж ветки на деревьях закачались.