У Ларсена учащенно забилось сердце; он был вынужден схватиться руками за подоконник: что-то в незнакомце — его поза, манера листать книгу — убеждало, что Ларсен видел его прежде, еще до встречи в гараже.
Человек раздраженно швырнул книгу на диван. Откинувшись на спинку дивана, он посмотрел в окно, устремив взгляд мимо лица Ларсена.
Словно под гипнозом, Ларсен в полной растерянности вытаращился на него. Он узнал это одутловатое лицо, встревоженные глаза, густые усы. Он понял, что знает его слишком хорошо, лучше кого бы то ни было.
Это был он сам.
Бейлис убрал шприц в саквояж. Лицо его приняло озабоченное выражение.
— Галлюцинация — не совсем подходящий для данного случая термин, — сказал он Ларсену, который растянулся на диване в коттедже Бейлиса после укола. — Это, скорее, образ, удерживаемый сетчаткой глаз, образ необыкновенной силы и продолжительности.
Ларсен, потягивая виски, слабо махнул рукой. Полчаса тому назад, ошалев от страха, он ворвался в дом Бейлиса. Врач успокоил его, потом насильно проводил к окну гостиной и убедил, что никакого двойника в действительности нет. Бейлиса ничуть не удивило сходство привидения с Ларсеном, отчего Ларсен пришел в бешенство не меньше, чем от самой галлюцинации.
— Удивляюсь, что вы не узнали его раньше, — заметил Бейлис, — тот же кремовый костюм, те же туфли и тенниска, не говоря уже о внешнем сходстве, вплоть до усов.
Оправившись немного от шока, Ларсен сел, отряхнув свой кремовый костюм и смахнув пыль с легких коричнево-белых туфель.
—Благодарю за разъяснение. Остается только понять — что это такое?
Опустившись в одно из кресел, Бейлис развел руками.
— Да вы сами, конечно!
— Это мне уже ясно, но откуда он взялся? Черт, я наверное, совсем спятил.
Бейлис щелкнул пальцами.
— Да нет же! Это чисто функциональное расстройство — вроде аберрации зрения или амнезии. Если бы с вами было что-нибудь более серьезное, я давно отправил бы вас в стационар.
Он вытащил из внутреннего кармана пиджака записную книжку.
—Давайте подведем итог. Очевидны две вещи: во- первых, вы и есть фантом, тут сомневаться не приходится — он ваша копия. Во-вторых, и это очень важно, он ваш ровесник. Он не явился вам в образе пышущего здоровьем юнца или седого старца. А теперь нажмите пальцем на веко и чуть сместите глазное яблоко — видите: это мой двойник. Точно так же появляется и ваш, с той лишь разницей, что раздвоение происходит не в пространстве, а во времени. В-третьих, из вашего путаного рассказа я понял, что фантом занят тем же, чем и вы несколькими минутами ранее. Человек в гараже стоял у верстака там, где стояли вы, когда размышляли, брать ли с собой канистру. Человек, сидевший на диване, повторил в точности то, что делали вы пять минут назад — читал книгу. Он даже глянул в окно, как это сделали вы, перед тем как отправиться на прогулку.
Ларсен кивнул и отхлебнул виски.
— Так вы предполагаете, что мои галлюцинации — это своего рода запечатленный мозгом стоп-кадр?
— Вот именно: поток образов, достигший зрительной доли мозга — почти как диафильм. Каждый образ откладывается в мозгу, образуя «кадры фильма» бесконечной длительности. Обычно «обратные сцены» возникают, когда мы вполне сознательно выбираем отдельные сюжеты из архивов памяти — например, сцены детства, пейзажи и т. д. Но стоит слегка повредить «проектор» — что возможно при переутомлении — как ролик сам пойдет назад, и вы получите наложение одного кадра на другой, что и произошло в данном случае, когда вы увидели себя, сидящего на диване с книгой.
Ларсен повел рукой, сжимавшей стакан.
—Подождите-ка… Когда я сидел на диване, читая Кречмера, я ведь не мог увидеть себя со стороны, как не вижу себя в данный момент. Откуда же мог появиться этот образ?
Бейлис отложил в сторону записную книжку.
—Не стоит понимать аналогию с фильмом слишком буквально. Вы не могли видеть себя на диване, но ваши ощущения не менее реальны, чем визуальное наблюдение. Требуется небольшая доля фантазии, чтобы совместить ощущения со взглядом на себя со стороны. Чисто зрительные образы даже менее точны в этом отношении.
Он подошел к Ларсену, взял у него стакан и плеснул в него виски.
— Но подумаем о будущем. В свете того, что мы сегодня узнали, представляет интерес новый взгляд на привидения — как на прототип человеческой психики. Не являются ли они отражением в сетчатке глаза трансформированного образа самого наблюдателя, возникшего под влиянием страха, горя, религиозного экстаза? Примечательно то, что у большинства привидений весьма прозаический облик, особенно если мы сравним их с изысканными фантазиями знаменитых мистиков и романтиков. Вероятнее всего, туманный белый саван — не что иное, как отражение ночных рубашек самих наблюдателей. Да, любопытная тема для размышления. Например, возьмем самое знаменитое привидение в литературе и подумаем о том, насколько более осмысленным станет поведение Гамлета, если мы примем призрак его убиенного отца за самого Гамлета.