Эти два факта, взятые вместе, означали следующее: либо он в состоянии дышать в атмосфере, лишенной кислорода, либо…
Да нет, он на Земле! У него есть уютный коттедж и жена по имени Нэн. У нее каштановые волосы и карие глаза. Дети будут похожи на нее, когда родятся. Или они уже родились? Солнце выжгло его мозги, и он уже ничего не помнит. Он положил голову на грунт и закрыл глаза.
Прошло немало времени, пока Дункан наконец заставил себя вернуться в туннель.
Он шел, как слепой, то и дело спотыкаясь о камни, падая в ямы и рытвины и с трудом выкарабкиваясь оттуда.
…Он закрыл за собой все двери.
Рэнд и Диверс перетащили Каменную Морду из камеры и уложили его в углу своей комнаты. Дункан смотрел на то, что он раньше принял за человека. Он убил гигантского муравья. Его кулаки раздробили шею и почти оторвали голову насекомого. Паутина окровавленных нитей тянулась из открытой раны. Зеленая нагрудная бирка с буквами НН одиноко лежала на полу, словно глаз, насмешливо подмигивающий Дункану.
Когда он вошел, Диверс резко повернулся и поспешно занял такую позицию, чтобы между ним и Дунканом оказался стол. Рэнд остался стоять посредине комнаты, держа руки за спиной и напряженно уставившись в пол, словно у него не было никакого желания рассматривать что-либо еще.
Медленно, негнущимися ногами Дункан сделал шаг к Рэцду, пытаясь глядеть прямо, но когда Рэнд поднял голову, Дункан отвел глаза. Со страхом он ждал слов, которые пригвоздят его к небытию. И все же он еще цеплялся за последнюю надежду, что все это — обман, мистификация, попытка разрушить его личность с какой-то неясной целью. Но в голосе Рэнда не было ни насмешки, ни лукавства. Он говорил ровно и без эмоций, откровенно и беспощадно. Только скорбные складки у глаз выдавали сострадание.
— Мы — Диверс и я — представляем здесь интересы компании «Лаборатория ДНА». Мы создаем живые организмы для работы на планетах, враждебных человеку. Наша основная продукция — большие насекомообразные биороботы, предназначенные для добычи полезных ископаемых.
Все организмы построены из одних и тех же элементов и различаются лишь их пропорциями. Opганизм растет, если новые клетки возникают быстрее, чем отмирают старые. Зрелость наступает, когда устанавливается равновесие. Мы стараемся задержать этот процесс до тех пор, пока наш продукт не достигнет нужных размеров. "
Наши «насекомые» имеют свою классификацию — они делятся на три типа, и каждый предназначен для определенной цели. Типы ДКН и АБТ управляют процессом добычи и роют шахты. Два НН-типа запрограммированы на организацию производства. Два года назад один из АБТ… сошел с ума. Он возомнил себя человеком. Мы с Диверсом потратили два года, пытаясь выяснить, что именно привело его и нескольких других насекомых к психозу. Теперь мы это знаем — благодаря вам.
Мозг насекомого формируется таким образом, чтобы стать как бы отпечатком, слепком, факсимиле мозга реального человека. Кто был этот человек, чей мозг послужил нам прототипом, — не имеет значения. Важно другое: мы создали нечто, недоступное нашему собственному пониманию.
Несколько часов назад вы потеряли свой опознавательный знак. Может быть, его зацепило крюком от блока. Как бы то ни было, знак исчез, и вы обнаружили, что лишились индивидуальности, личности. Ваш мозг не мог примириться с идеей небытия, несуществования, он отверг ее и придал новые качества вашему «я». Мы не знаем, как и почему это произошло. Мы не знаем, как могли вы овладеть воспоминаниями о Земле и человеческой жизни и культуре, когда никто вас этому не обучал. Но мы знаем, что это вам удалось.
Я хотел бы сейчас остановить нашу работу. Мне нужно время, чтобы изучить дело рук своих, проверить на этих существах все известные психологические тесты и понять, что же я все-таки создал. Вырастил ли я существа, которым их труд приносит удовлетворение, как я предполагал, или же породил несчастнейших из несчастных, обреченных на страдания? Но мне не дают времени. Правительство сказало — нет. Насекомые должны добывать то, в чем нуждается Земля. Поэтому у меня есть единственный выход. Отныне рабочие насекомые будут создаваться еще более обезличенными, лишенными даже крупицы индивидуальности. У них не будет никакого самосознания, даже связанного с их трудом и опознавательной биркой. Лишенные всякого представления о собственном «я», они не смогут его потерять.
Это все, что я могу сделать.
Рэнд умолк. Плечи его сникли, глаза закрылись.
Дункан поднял руку и стал разглядывать ее. Он мог поклясться, что видит морщины и складки кожи на ладони, видит черные волоски на суставах пальцев. Он ощущал, как сердце качает кровь, бегущую по жилам.
Наконец он поднял голову.
— Что стало с остальными?
— Они предпочли умереть.
— Я тоже, — раздался шепот. Дункан понял, что это его голос.
— Там, в долине, в сводчатом здании с куполом находится Атомизатор, — сказал Рэнд. — Мы пользуемся им для уничтожения остатков горной породы.
Остатки породы? Умереть такой смертью означало, что он и не жил. Но он жил! Последние несколько часов он был человеком. Может быть, его смерть заключала в себе какой-то смысл. Но какое значение имело это теперь?
Он окунулся в воспоминания и ухватился за одно из них. Когда-то людей приговаривали к смерти за преступления. Вот и он был повинен в преступлении, имя которому — обман. Он посягнул на звание Человека. Он заявил, что его дом — Земля. Но и это оказалось ложью. Дом — это когда есть палисадник, тепло и сострадание. Это не остров по имени Венера в океане Космоса, где не растет ничего, кроме Времени, где тепло измеряется всесжигающим пламенем доменных печей, а о сострадании никто не ведает.
Он был виновен. И его приговором была смерть.
— Я готов, — сказал он.
— Я пойду с вами, — сказал Рэнд, и когда Дункан заколебался, добавил: — Я знаю, вы все еще во власти грез. Вам нельзя идти одному.
Дункан пытался что-то ответить, но смог только кивнуть.
Рэнд снял с вешалки в стенном шкафу один из резиновых костюмов и стал надевать его.
Диверс по-прежнему сидел за столом. Теперь он отдыхал, наблюдая за струйкой сигаретного дыма, поднимающегося к потолку. Когда Дункан приблизился к нему, он резко дернул головой, глаза его сузились.
— У нас с вами есть кое-что общее, — сказал ему Дункан. — Нам обоим не хватает человечности.
Диверс прикусил губу и покраснел. Он хотел что- то возразить, но внезапно отвернулся.
Рэнд и Дункан проделали путь по всему коридору, пока последняя дверь не закрылась за ними.
Солнце жгло немилосердно. Но для Дункана оно стало ласковым желтым шаром, заставлявшим блаженно жмуриться. Каменистая почва была неровной, в ямах и выбоинах, но Дункану казалось, что он видит зеленую травку, стелющуюся от ветра. Он заметил, как кролик выскочил из своей норы, смешно двигая носом, метнулся в лесную чащу…
Они вошли в сводчатое здание, миновали огненные печи, которые он не помнил, и оказались в полутемном жарком помещении. Жидкий золотистый металл стекал по желобу в литейные формы, следовавшие дальше по рельсам.
Вот и Атомизатор.
Рэнд взял его за руку.
— Вы меня слышите? — спросил он. Лицо его под прозрачным шлемом было бледным, рука, обхватившая локоть Дункана, дрожала. — Вам надо только войти внутрь и закрыть дверь.
Дункан шагнул к контейнеру. Рэнд задержал его.
— Пробудитесь от своих грез. Что хорошего они вам принесли?
Дункан знал: если бы это было на Земле и он оказался человеком, приговоренным к смерти, все происходило бы точно так же. Священник пришел бы к нему с последними утешениями, потом врач дал бы ему маленькую таблетку, снимающую страх.
Но он не желал бы такого конца.
Переступив порог, он увидел крохотный блик света — наверное, от солнца.
Он сам закрыл за собой дверь.
Он видел, как губы Рэнда беззвучно шепнули: «Прощай».
Грезы поглотили его полностью, вознеся над жалкой и безобразной оболочкой насекомого. В тайниках своего сознания он кричал: «Я человек!», — и эта призрачная реальность победно торжествовала над другой реальностью-истинной. И разрушительные силы, мощным смертельным потоком ринувшиеся сквозь атомы его тела — покрытого теплой кожей человеческого тела! — проникли в самые глубины мягких тканей его человеческого естества, и его скорбный путь в небытие был исполнен ужаса и боли.