— Куда мы едем? — спрашивает он наперекор песне.
— К врачу, — отвечает Джун.
— Я думал, все улажено.
— Это специалист. Окулист.
После всего, что с ним сегодня случилось, это последнее потрясение выбивает у него из головы даже счастливую песню…
— Вот полномасштабная модель того, что мы вам имплантируем, — говорит врач, вкладывая в руку Камня прохладный шарик.
Боясь поверить, Камень сжимает его.
— В основе системы глаза — приборы. Каждый фотон — это такая частица, — ударяя в мембраны, выбивает один или более электронов. Электроны собираются в непрерывный сигнал, который через интерпретирующий чип поступает в ваши оптические нервы. Результат — стопроцентное зрение.
Камень сжимает модель так крепко, что больно руке.
— С точки зрения пластической хирургии, они несколько шокируют. Для такого молодого человека, как вы, я порекомендовал бы органические имплантаты. Однако заказчик распорядился, чтобы вы получили именно эти. Разумеется, у них есть несколько преимуществ.
Камень не спрашивает, в чем они заключаются, но доктор все равно разъясняет:
— Если вы мысленно произнесете ключевые слова, на которые запрограммирован чип, то сможете заставить его выполнять ряд дополнительных функций.
Во-первых, хранить оцифрованные копии конкретных изображений в RAM чипа для последующего просмотра. Когда вы ключевым словом вызываете копию, возникает эффект повторного непосредственного видения, причем неважно, на что вы по-настоящему смотрите в данный момент. Возвращение к реальному зрению наступает после произнесения другого ключевого слова.
Во-вторых, уменьшив пропорциональное соотношение фотонов и электронов, вы безо всякого для себя урона можете смотреть прямо на солнце или на пламя сварочной горелки.
В-третьих, увеличив это соотношение, вы способны значительно усилить разрешение: в безлунную ночь это весьма полезно.
В-четвертых, вы можете поменять цвета. Например, черное ваш мозг начнет воспринимать как белое. Словом, старые добрые «розовые очки».
Думаю, я ничего не пропустил.
— Сколько на все это потребуется времени, доктор? — спрашивает Джун.
— День на саму операцию, два — на ускоренное выздоровление, неделя на тренировки и окончательное выздоровление. Скажем, две недели самое большее.
— Отлично, — говорит Джун.
Камень чувствует, что она встает с кушетки, где сидела рядом с ним, но сам остается сидеть.
— Камень, — говорит она, положив руку ему на плечо. — Нам пора.
Но Камень не может встать, потому что слезы никак не останавливаются.
Железно-стальные каньоны Нью-Йорка, этого гордого и процветающего союза Зон свободного предпринимательства, тянутся вдаль на юг десятком оттенков холодно-голубого. Улицы, идущие с геометрической точностью, словно далекие потоки по днищам каньонов, артери-ально-красные. К северо-востоку от Центрального парка — черная пустошь Джункса.
Камень упивается зрелищем. Любая картинка, даже самые размытые пятна всего несколько дней назад были немыслимой драгоценностью. И вот ему преподнесли такой дар, чудесную способность превращать повседневный мир в сверкающую страну чудес — в это до сих пор не верится.
Ненадолго насытясь, Камень усилием воли переключает зрение на нормальное. Город тут же возвращается к своей обычной окраске из серо-стальной, небесно-голубого и древесно-зеленого. Тем не менее зрелище остается великолепным.
Камень стоит у стеклянной стены на стопятидесятом этаже Небоскреба Цитрин, в ЗСП Уолл-стрит. Две недели здесь был его дом, из которого он не ступил ни шагу. Навещали его только медсестра, кибер-терапевт и Джун. Изоляция его не тревожит. После Джункса тишина кажется благословением. И" не мешает с головой погружаться в чувственную паутину красок.
Первое, что он увидел, очнувшись от наркоза, задало чудесный тон всем его вылазкам в мир зрячих: над ним склонилось улыбающееся женское лицо. Прозрачная светло-оливковая кожа, сияющие карие глаза, каскад волос цвета воронова крыла.
— Как вы себя чувствуете? — спросила Джун.
— Хорошо, — ответил Камень, а потом произнес слово, в котором прежде не было надобности: — Спасибо.
Джун только небрежно взмахнула узкой рукой.
— Не благодарите меня. Не я за это плачу.
Вот тогда Камень узнал, что Джун не его "хозяйка" — она сама работает на кого-то другого. И хотя тогда она не сказала, кому Камень обязан счастливыми переменами, он вскоре догадался. Это произошло, когда из больницы его перевезли в здание, которое имело имя.
Элис Цитрин. Даже Камень о ней слышал.
Отвернувшись от окна, Камень делает несколько шагов по толстому кремовому ковру, устилающему пол в его комнатах. (Как странно двигаться так уверенно, не останавливаясь, не нашаривая, куда ступить!) Последние пятнадцать дней он провел, фанатично практикуясь с обретенным зрением. Все обещания доктора сбылись, и это казалось чудом. Сплошное упоение. К тому же его окружала истинная роскошь. Любая еда, какую он пожелает. (Хотя он удовлетворился бы и фрэком — переработанным планктоном.) Музыка, головидение и — самое ценное — общество Джун. Но ни с того ни с сего сегодня он испытывал легкое раздражение. Что же это за работа, которую он должен будет выполнять? Почему он еще не встретился с нанимателем? Он уже начинал спрашивать себя: а вдруг это какой-нибудь сверхсложный обман?
Камень останавливается перед вмонтированным в дверь стенного шкафа зеркалом в полный рост. Зеркала обладают бесконечной властью над ним, способностью раз за разом его притягивать. Неизменно послушный двойник, который имитирует все его движения, не имеет воли, помимо его собственной. И вторичный мир на заднем плане — недостижимый и безмолвный. За годы, проведенные в Джунксе, когда у него еще были глаза, Камень ни разу не видел своего отражения, разве что в лужах или в осколках оконных стекол. Сейчас он стоит перед безупречным незнакомцем в зеркале и ищет на его лице любую мелочь, которая помогла бы ему разгадать, что за личность там скрывается.
Камень невысок ростом и худощав, понятно, что он долго недоедал. Но руки и ноги у него прямые и жилистые, мускулы — крепкие. Кожа в тех местах, где не закрыта черным комбинезоном без рукавов, испещрена шрамами и загрубела от непогоды. На ногах — тапочки из плио-скина, жесткие, но почти такие же хорошие, как голые подошвы.
Лицо — сплошь перекрещивающиеся плоскости, как на странной картине в его спальне. (Джун говорила про какого-то Пикассо.) Острый подбородок, тонкий нос, светлая щетина на черепе. И глаза: многогранные тускло-черные полусферы — нечеловеческие. Но, пожалуйста, не отбирайте их, я сделаю все, что пожелаете, пожалуйста!
У него за спиной открывается дверь в коридор. Это Джун. Против воли раздражение Камня выплескивает слова, наваливающиеся одно на другое поверх произнесенной Джун фразы, так, что под конец все сливается в одно.
— Я хочу увидеть…
— Мы пойдем к…
— Элис Цитрин.
Из окна в пятидесяти этажах над комнатами Камня открывается еще более поразительный вид. От Джун Камень узнал, что Небоскреб Цитрин стоит на участке земли, которой сто лет назад вообще не существовало. Настоятельная потребность в расширении привела к созданию огромных насыпей по берегам Ист-ривер, к югу от Бруклинского моста. На одном таком искусственном земельном участке в восьмидесятых, во время подъема после Второго Конституционного Конвента, был построен Небоскреб Цитрин.
Камень увеличивает соотношение фотонов-электронов в глазах, Ист-ривер превращается в поток белого огня. Развлечение на краткий миг, чтобы успокоить нервы.
— Станьте вот здесь, рядом со мной, — говорит Джун, указывая на диск сразу за лифтом, в нескольких метрах от другой двери.
Камень подчиняется. Он воображает, будто чувствует проходящие по нему лучи сканеров, хотя, скорее, все дело в близости Джун, которая касается его локтем. Ее аромат заполняет ноздри, и он отчаянно надеется, что наличие глаз не притупит остальные его чувства.
Беззвучно открывается дверь перед ними.