Долго ли, коротко ли, а минут через двадцать сели. Не сели даже, а скорее плюхнулись на корабельное брюхо в каком-то болотце в лощинке между двух невысоких горок. Прислушались, что снаружи творится — все спокойно, только изумрудная болотная тина с ласковым чавканьем по обшивке сползает.
Звездонавты амуницию охранную на себя напялили, напутствие капитаново выслушали и айда на пешую разведку.
Через час пробы грунта взяли, образец насекомого отловили, кустик здешней травки в целлофан завернули, атмосферную пробу в банку закупорили. Притащили все это на корабль. А как проверили, оказалось, что дышать в здешней атмосфере человеку очень даже можно и без всяких побочных эффектов. Никакой опасности атмосфера для организмов звездонавтов не представляет. Даже по приборам получалось так, что не можно, а нужно — чуть ли не оздоровительное действие ожидалось, — местностимер упорно показывал на своем табло: «лето в черничном лесу». И правда, кустики местной травки точь-в-точь на чернику оказались похожи. Даже ягоды съедобны. Только листики у этой черники были не ровного зеленого цвета, а разрисованные цветными красными, белыми и синими концентрическими колечками, а ягоды были желтые.
Звезда тамошняя в тот момент стояла на безоблачном бледно-фиолетовом небе примерно на полдень, и звездонавты всё с себя тут же поскидывали и давай разведку проводить в одних спортивных костюмах. Чуть ли не по-детски в салочки, было, бегать принялись, да Капитан остановил.
— Дело, — говорит, — прежде! Ищем разумное население.
Тут все немножко очухались, в себя пришли да и занялись поисками. Расчехлили флаеры — над черничником летают соколами, вверх взвиваются, оглядывают окрестности. Однако никаких вокруг поселений. А ощущение такое, что чуть ли не корова за горкой замычать должна — до того на земную пастораль похоже. Хоть и не Земля вовсе.
А только муравьи похожи, хоть и синенькие, облака в небе похожи, пусть и фиолетовое оно. Ветерок так же дует, как на родной планете, только вкус у него то сладковатый, то солоноватый — все же атмосфера несколько от земной отличается. А иногда пух какой-то дымными облачками летит. Так на той планете черничник рисунчатый семена по ветру на манер наших одуванчиков пускает. И в целом вырисовывается благодать. Но команда, не помня себя, вся в трудах, вся в заботах, аки пчелы. Ищут-рыщут, кто бы им тут разумный и цивилизованный попался.
А вокруг корабля насколько хватает глаз, где буро-зелено да ровно — черничник растет, с голубым мхом корнями перевивается. Где серо — камень голый. Птицы иногда попадаются на манер наших перепелок, только летают шустрей. Подпускают к себе близко, да не поймаешь. А на что их приманивать, звездонавты еще не знали.
На флаерах летали далеко — к реке бледно-изумрудной и к морю свинцовому. И то, и другое, вестимо, из воды состоит. Однако никаких тебе лесов да поселений аборигенов. Никаких ржавых столбов в бескрайних полях черничника.
День исследуют, два мечутся, неделю работают. Уже узнали, что чернику тамошнюю желтую можно есть, уже наелись ею досыта, уже и перепелку одну поймали. Думали Коку ее отдать, да он сразу сказал, что голову ей сворачивать не будет. Да и никто другой не стал. Отпустили.
И уверились наконец, что никакой тут разумной жизни нету. А значит, и помощи ждать неоткуда. И сидит теперь Капитан мрачный и слушает все новые невеселые доклады разведчиков. Фотографии аэрофотосъемки рассеянно эдак рассматривает. И вдруг в один момент лицо его становится сосредоточенным и вытянутым. Глаза приобретают резкий блеск, а движения — порывистость. И начинает он шерстить кучу фотографий, на которых их корабль сверху снят. А потом выдергивает несколько, раскладывает их рядом, пальцем в них тычет и назидательно так флаеристам говорит:
— Наска!
Те ничего не понимают, меж собой переглядываются и перешептываются:
— Уж не про носки ли Капитан? Может, запах какой ему сегодня смутителен? А может, и того — повредился Кэп в уме? Уж больно странно себя ведет.
А потом и сами к фотографиям пригляделись, на которых кораблик их меж горок сверху во всей бессильной красе представлен. А на горках-то, ежели чуть присмотреться, рисунки можно приметить. Да всякий раз рисунок другой. То круги, то лепестки, то извивы какие на горах от верхушки расходятся.
Поняли тут, что Капитан им на пустыню Наска намекал, по которой на Земле тоже рисунки громадные кто-то в древности выложил.
Позвали всю остальную команду. Смотрят звездонавты, суждения высказывают, горячатся. «Да-да-да» и «нет-нет-нет» в таком количестве произносят, что хоть уши затыкай.
В общем, после этих разговоров всем стало ясно, что Капитан прав. Горы, между которыми посчастливилось сесть раненому кораблю, должны быть разумны. Да еще как разумны — даже беседовали они сразу на нескольких языках, только звездонавты это чуть позже сообразили.
Рассмотрели на местности, что рисунки образуются то муравьиными тропами, то листиками черники, повернутыми по общему плану, то пухом с черничника, который в каких-то листиках запутывается, а в других — нет.
Тут же посыпались изобретения, как вступить с горами в контакт. Кто предлагал размалевать корабль аэрозольными баллончиками, на манер того, как дети на стенах домов и школ рисуют. Кто говорил, что надо нарвать кустиков черники и приклеить их к обшивке корабля в виде какого-нибудь подсмотренного у гор рисунка. Кто считал, что надо насыпать на обшивку корабля сахару аккуратными дорожками, чтобы приманить муравьев. А Радист придумал пустить по обшивке корабля радиосигналы, потому что подслушал, как горы шепчутся на своем языке в радиоэфире.
Слушал-слушал их Капитан да и говорит:
— Пойдемте-ка обедать. На сытый желудок всегда решение мудренее выбирается. Вон и Кок нам из иллюминатора черпаком который уже час машет — не надорвался бы от крика.
Почесала команда в затылках, делать нечего — пошли обедать.
А обед Кок в тот день соорудил на костерке, что сложил недалеко от корабля, насобирав сухих веток и листьев. И после сухпайка да черники желтой, которые у команды уже поперек горла стояли, еда с костра всем была до того аппетитна и лакома, что каждый, съев свою порцию, подходил за добавкой. И отказу не было никому — хоть за второй добавкой приходи. И вот все наелись до отвала да и спать полегли, потому как устали от споров и изобретений. И Капитан заснул, решив, что после сна выберет решение даже мудренее, чем после еды.
Спят звездонавты богатырски — только ближайшие листики черники от их храпа и посвиста подрагивают. А двое не спят. Кок посуду после обеда моет, а Инженер все у двигателя своего любимого хлопочет. Он вообще в разговоры о разумных горах не встревал, как есть, мимо ушей все пропускал.
Только проснулись звездонавты, стали свои горные изобретения обустраивать. Кто стратегические запасы клея «Момент» на обшивку мажет, кто из черники венички вяжет, рисунок листиков по фотографиям подбирает, кто сахар паяльной лампой к кораблю притапливает, а кто сверху, с флаера ихние старания по аэрофотоснимкам корректирует. Капитан всем пособляет, всех ободряет, а Радист знай себе ключом электрическим по обшивке корабля горам азбуку Морзе гонит. Ажиотаж кругом, гомон, работа кипит, паяльные лампы шипят, сахар на обшивку беломраморным шарфом сыплется. Только вдруг звездонавт с флаера как заорет:
— Исчезли! Рисунки с гор исчезли!
Тут все и ахнули: приняли, значит, горы их сигналы, сейчас ответ дадут. И ну давай свои занятия пуще прежнего. Знай себе наяривают, с горами «разговаривают». Стадиончик для муравьев размером метр на метр перед входом в корабль расчистили. Стоит там Капитан, ждет дорогих шестилапых посланников мира и дружбы.
Только молчат горы, муравьев к людям на сахар не шлют, рисунками не сигналят, даже в радиоэфире притухло, только тихим комариным писком случайные мысли компьютера нет-нет, а прозвучат. А в остальном — тишина.
Пуще прежнего стали звездонавты сигналить. Только пыль столбом, крики, гвалт. Кок сгоряча кувалду схватил, чтобы по кораблю азбуку Морзе стучать — у Радиста сигналы подглядел, пока посуду мыл. Насилу его остановили. Здоров был Кок, мог насквозь обшивку корабля пробить.