— Та-ак во-от значи-ит ка-ак… — протянул я многозначительно и не менее многозначительно умолк.
Пауза.
— Мы хотим избежать паники, — Сергей старался не глядеть на меня. — К временной инверсии можно привыкнуть… Мы ведь живем…
— Не скажу, что очень весело, — ввернул я.
— Нормально, — дернул плечом Сергей.
— Что ж тогда у нас ошиваетесь?
— А как иначе? — Сергей на миг поднял глаза и уперся взглядом в стол.
— Ну, не знаю, — я в задумчивости потер ладонью щеку. — Могли хотя бы предупредить… Договорились бы как-нибудь…
Я не знал, что еще сказать. Сергей был уверен, что мне известно все. Я же почти ничего не понимал. Но хотел узнать как можно больше. По возможности — все.
— Сережа, — наклонившись, я по-отечески положил ладонь на руку своего потомка, которой он все еще прижимал к столу пластиковую карточку. — Давай-ка, рассказывай все, с самого начала.
Сергей тяжело вздохнул:
— Чаю плесни.
Он сделал глоток крепкого чая, аккуратно поставил чашку на блюдечко и начал рассказывать.
В начале тридцать второго века человечество столкнулось с серьезной проблемой — Солнце начало остывать, и Земля оказалась на пороге нового ледникового периода. Теоретически это должно было произойти значительно позже, но жизнь, как известно, вносит свои коррективы в любую теорию. Людям далекого будущего удалось найти выход из создавшейся ситуации. Использовав заряды некоего вещества, о существовании которого не то что в двадцать первом, но даже в благополучном двадцать третьем веке людям знать не полагалось, наши потомки несколько подразогрели угасающее светило. Затем переместили Землю на орбиту Венеры. Увы, после этого им уже не суждено было любоваться восходом Утренней звезды, потому что теперь Венера все время находилась по другую сторону старого, толстого Солнца.
Казалось бы, все замечательно. Но, вмешавшись в систему космической механики, наши многомудрые потомки что-то там не так повернули. Хотя, возможно, это было чистым совпадением. Люди как были муравьями на лугу мироздания, так ими и остались, но именно в тот самый момент, когда они решили переустроить свой муравейник, Вселенная подошла к очередному плановому этапу развития. Одним словом, к середине тридцать второго в районе Солнечной системы обнаружился острый дефицит времени. А в соответствии с основополагающими законами физики, вместе с исчезновением времени должен был прийти конец и всей Вселенной. Прикинув все «за» и «против», человечество решило, что Вселенную нужно спасать. Хотя бы для того, чтобы выжить самим. А поскольку к середине тридцать второго века путешествие во времени стало обычным делом, время начали перекачивать из прошлого. Процесс этот получил название «ретарнинг».
— Понятия не имею, как это осуществляется на практике, — ответил на мой незаданный вопрос Сергей. — Тридцать второй век все глубже вгрызается в прошлое, в результате чего различные временные зоны наслаиваются друг на друга.
— Та самая временная инверсия? — спросил я.
— Ну да, — кивнул потомок. — Ты же был в двадцать третьем, видел, что у нас там творится. Единственная возможность стабилизировать время, — Сергей поднял за угол лежавшую на столе пластиковую карточку и показал ее мне, — вот она. Сколько битов я наберу в прошлом, столько стабилизированного времени получу дома. Таким образом и осуществляется ретарнинг времени из прошлого в будущее, по цепочке, которая становится все длиннее.
— И каждый может принять в этом участие?
— Любой, кто в состоянии отыскать своих предков в открытом для свободного доступа прошлом.
— Выходит, жируете за наш счет, — недобро скривился я. — А у нас между тем тоже временная инверсия поползла.
— Что поделаешь, — развел руками Сергей. — Все мы сейчас работаем на будущее.
— Разрушая при этом настоящее, — я взглядом указал за окно, где на фоне соседней девятиэтажки проступал пока еще неясный контур какого-то псевдоготического собора из будущего.
— Процесс ретарнинга будет уходить все дальше в прошлое.
— Это как же? — подозрительно прищурился я. — Создадите у нас здесь перевалочную базу? Вроде той, что я видел у вас в двадцать третьем?
— Не вроде, а точно такую же, — уточнил Сергей. — И не одну, а сотни. Чтобы вы могли отправиться в прошлое.
Тут уж я, честное слово, растерялся.
— Нам-то это зачем?
— Чтобы обеспечить непрерывный процесс ретарнинга. Для вас будет открыт доступ в период с середины девятнадцатого до сорокового года двадцатого века. Глубже уйти в прошлое, используя базу в начале двадцать первого, технически невозможно, ближе — не рекомендуется, иначе можно встретить в прошлом себя самого.
— И тогда — хроноклазм? — спросил я почти с надеждой.
Мне почему-то страшно хотелось услышать какую-нибудь жуткую историю, приключившуюся с незадачливым путешественником во времени.
— Исключено, — уверенно покачал головой мой потомок. — А вот серьезное нервное расстройство после встречи с самим собой гарантировано.
— Подумаешь, — непонимающе пожал плечами я. — Что тут такого?
— Обычно представление человека о себе не соответствует тому, кем он является на самом деле.
Я задумчиво постучал ложечкой по краю пустой чайной чашки. Нельзя не признать, что в словах Сергея присутствовал определенный резон.
— Ну, хорошо, — я положил ложечку на чашку, как мостик между прошлым и будущим. — Допустим, я отправлюсь в прошлое, чтобы встретиться с кем-то из своих предков и тем самым поспособствую ретарнингу нескольких десятков часов…
— Битов, — поправил Сергей. — В условиях временной инверсии удобнее измерять время в битах. В сутках — тысяча битов. Один бит равен одной минуте и двадцати шести целым и четырем десятым секунды.
— Хорошо, — не стал спорить я. — Доставлю я эти самые биты в свой двадцать первый век. Ты перегонишь их в двадцать третий. И так, по цепочке, до тридцать второго века. Ну, а дальше что? Не может же это продолжаться до бесконечности! Рано или поздно, Вселенной в любом случае каюк!
— Ошибаешься, — покачал головой Сергей. — Если довести процесс ретарнинга до точки сингулярности, когда было создано пространство, вещество и время, будущее соединится с прошлым и временной поток вольется в свое обычное русло. Чтобы создать плацдармы для продвижения к моменту рождения Вселенной, уже сейчас запускаются зонды в далекое прошлое, когда ни людей, ни самой Земли еще не было.
Я скептически поджал губу и помял пальцами подбородок. В космогонии я был не силен, но все же посчитал нужным высказать имевшиеся у меня сомнения:
— А что если не сработает?
Лицо Сережи приобрело откровенно насмешливое выражение.
— А что, у вас в последнее время много что срабатывает?
— Верно, — не мог не согласиться я. — И ведь ничего, живем.
Что еще остается к этому добавить?
Конечно, хотелось бы верить, что, пройдя через сингулярность, будущее в полном соответствии с разработанной в XXXII веке теорией воссоединится с прошлым и нормальный ход времени будет восстановлен. А то, честно говоря, уже надоело слышать, как жена через день заявляет мне, будто завтра у нее снова день рождения. При этом у меня складывается впечатление, что временная инверсия здесь вовсе ни при чем, просто Ольге нравится получать подарки от родственников из будущего, которые валом валят.
Еще до того, как начали появляться первые пункты лицензирования путешествия в прошлое, я успел основательно покопаться в своей родословной и обнаружил, что одним из моих предков был зажиточный московский булочник Степан Фомич Пикаров. Вот к нему-то я и собрался в гости. Не знаю, как примет меня Степан Фомич, но сувениры для него самого, его драгоценной супруги и трех их дочерей, старшей из которых четырнадцать, а младшей восемь, я уже приготовил — все китайского производства. Да, забыл сказать, речь идет о 1852-м годе.