Тут у ворот его дома джипы и засигналили.
Ашот Каренович из-под своего навеса глянул, а телохранители Владимира Даниловича уже входили во двор, как шпионы, оглядываясь по сторонам, а за ними и сам Владимир Данилович — вальяжный, неторопливый, уверенный в себе и в будущем страны. Увидел Ашота Кареновича, раскинул руки, шагнул под навес:
— Ашот Каренович!
— Здравствуйте, здравствуйте, — сказал Ашот Каренович, с любопытством оглядывая политика. Был он сегодня в темном глухом пиджаке, напоминающем армейский френч, таких же строгих брюках, а на голове темнела фуражечка, похожая немного на головной убор французских жандармов, которых Ашот Каренович видел в кинофильмах с участием комика Луи де Фюнеса.
— Вот, — сказал Владимир Данилович. — Выбрал время — и сразу к вам.
— Всегда приятно видеть хорошего клиента, — сказал вежливо Ашот Каренович. — Что нового в жизни?
— А вы не знаете? — удивился Владимир Данилович. — Это ж надо, выборы на носу, только наш дорогой Ашот Каренович ничего не знает. Выборы, выборы предстоят, Ашот Каренович!
— Снова в Госдуму? — спросил башмачник.
— Счастливый человек! — с откровенной завистью сказал Владимир Данилович. — Ничего не знает! Президента будем выбирать, дорогой, президента! Перед вами кандидат, дражайший Ашот Каренович! Смею надеяться — основной кандидат!
Ашот Каренович кивнул.
— Поэтому я к вам, Ашот Каренович, — сказал политик. — Видите ли, президентские выборы — это нечто новое, более значимое. Вот, решил сменить имидж. Костюмчик видите? Ив Сен-Лоран, Ашот Каренович. А вот прежняя обувь… Сами понимаете, надо что-то новое. А уж что конкретно — вам решать. Вы — мастер, вам, как говорится, и карты в руки! Вы же знаете, я только вашу обувь ношу. Раз югославские туфли надел — сразу дискомфорт, неприятности всякие пошли…
Ашот Каренович еще раз оглядел политика. Что и говорить, умный человек Владимир Данилович, очень умный. К новому костюму старая обувь явно не подходила. Не может человек, одетый и обутый так разностильно, выиграть выборы, никак не может, это вам даже первоклассник Сейран скажет!
— Я подумаю, — сказал Ашот Каренович.
— Вот-вот, — подхватил Владимир Данилович и прошелся перед мастером. — Подумайте, мой дорогой, подумайте. А чтобы лучше думалось… — он вытащил чековую книжку. — Двадцать тысяч хватит?
И по тону его понятно было, что не в рублях он работу башмачника ценит.
— Я подумаю, — повторил Ашот Каренович. — Тогда и об оплате поговорим.
Они постояли еще немного, потолковали о разных ничего не значащих вещах, Владимир Данилович даже пообещал, что скоро выйдет закон, который будет защищать таких мастеров, как Ашот Каренович.
— От чего? — спросил мастер.
— Милый вы мой, — Владимир Данилович раскатисто захохотал. — Был бы человек, а защита ему всегда понадобится! Можете быть уверены, защитим от всего! И даже больше!
Он крепко пожал руку Ашота Кареновича, уверенно шагнул со двора, и телохранители даже не повернулись за ним, а вроде бы вывернулись наизнанку и двинулись следом. Джипы посигналили и отъехали, оставив Ашота Кареновича в грустной задумчивости. Не было печали, черти накачали! Ну зачем умному человеку идти в президенты? Там ведь что-то делать надо. А Владимир Данилович человек деятельный, если что-то начнет, никакие законы не остановят. Ашот Каренович только взглянул на него, на костюм этот от Сен-Лорана, и сразу же понял, что лучше всего к этому наряду подойдут мягкие сапожки с резким подъемом и жесткой подошвой. Только вот беда, нельзя было такие сапожки мастерить, никак нельзя. Отец его, Карен Погосович, научивший сына тачать обувь, не раз ему говорил: все можешь шить, а только не шей политикам мягкие сапожки с резким подъемом и жесткой подошвой. Видишь, что именно такие человеку больше всего подходят, — не шей. Уж больно много людей в свое время от таких сапожек пострадало. Больше того — кто шьет политикам такие сапожки, рискует рано или поздно сам попасть под их жесткую подошву.
«У озера, у озера красавица жила…»
Ашот Каренович повертел в руках шиповку и внезапно сообразил, что если положение шипов несколько изменить, скорость бега сразу станет выше. А все остальное зависело от упорства и настойчивости молодого спринтера. В конце концов, олимпийскими победителями и чемпионами мира люди становятся в силу своего характера. В отличие от политики, где многое зависит от внешних обстоятельств.
Он натянул шиповку на колодку и принялся оглядывать ее. Пожалуй, можно было сделать и еще кое-что, почти незаметное, но тоже очень полезное.
Ашот Каренович этому очень обрадовался и снова замурлыкал песенку.
Он все еще возился с шиповками, когда во двор вбежал младший сын Сейран.
— Папа, эти черные машины к нам приезжали?
— Да, а что? — поднял голову Ашот Каренович.
— Что сейчас было у магазина! — зачастил Сейран. — Один джип как дал, Сашка с Партизанской улицы так и полетел в сторону! Продавщица… ну, Мамедова Азиза… выскочила, начала кричать, так машины сразу остановились. И из одной мужик вылез, схватил ее за волосы и давай по земле валять! А потом сам Мамед появился. Только у этого мужика телохранители, они и Мамеду по шее накостыляли! Сели в машины и уехали! А Сашку в больницу повезли!
«У озера, у озера красавица жила…»
Вот так они себя и ведут. А сделай им мягкие сапожки с жесткой подошвой? Раздавят, как червяка, и не оглянутся.
— Ты уроки сделал? — строго спросил Ашот Каренович.
— Так ведь каникулы! — удивился сын.
— Пойди маме помоги! — еще строже сказал Ашот Каренович. — Что без толку бегать?
И снова склонился над шиповками, хотя думал совсем о другом. А думал он над словами отца, Карена Погосовича. «Никогда не делай такие сапожки, Ашотик, — сказал ему отец. — Дед такие для царя, для Николая I делал. И что же? Он взял и делегацию рабочих расстрелял. А потом большевики пришли. Уж сколько дед им сапожков натачал, думал, власть справедливая пришла, так они кучу народу постреляли и еще больше голодом поморили. Никогда, Ашот, не делай мягкие сапожки с резким подъемом и жесткой подошвой!»
Все-таки Владимир Данилович — большой негодяй, хоть и сидит высоко, и человек умный. Мальчишку сбил, продавщицу за волосы таскал, Мамеда его люди избили. Такому хорошую обувь шить нельзя. Сапожки хороши для человека совестливого, они не для таких, как Владимир Данилович. И ведь уехали, даже не извинились. Когда человек способен на плохие поступки, трудно представить, на что он способен, если власть получит неограниченную. Ашоту Кареновичу об этом даже думать не хотелось. Он снова принялся возиться с шиповками, успокаивая себя песней о красавице, в которую влюбился подводный царь горного озера Севан. Но на этот раз песня не успокаивала. Лишь закончив возиться с шиповками, башмачник понял, что должен делать.
Бережно спрятав шиповки в специальную коробку, он снял фартук, накрыл им колодку и вышел во двор. Жена и младший сын поливали белые розы перед входом в дом.
— Кушать приготовила? — спросил Ашот Каренович жену.
— Через полчаса позову, — сказала жена и ловко срезала большую белую розу на длинном стебле.
— Тогда я сейчас подойду, — строго сказал Ашот Каренович и вышел на улицу.
На скамеечке перед домом милиционера Филимонова судачил народ. Наверное, обсуждали, что случилось у магазина. На Ашота Кареновича все посмотрели с легким осуждением, словно это его друзья, а не клиенты приезжали, словно это он жену Мамеда за волосы у магазина таскал. От этого башмачнику стало немного обидно, но он все-таки сдержался, вежливо поздоровался с людьми, пересек улицу и вошел во двор, где жила семья Лузгиных. Их старший сын Вовка только что вернулся из заключения, шесть лет отсидел, а теперь валялся на диване и отдыхал от тюремных лишений под блатные песни Михаила Круга. Парень он был неплохой, но авантюрист, просто пробы ставить негде. Потому и попадал вечно в разные неприятные истории. Ашот Каренович подумал вдруг, что пора Вове Лузгину хорошие туфли сшить, чтобы за ум взялся.
Окно было открыто.