— Нет.
— Хм-м… — Я стараюсь представить какую-нибудь причину, из-за которой шимп мог солгать.
— Какая-то бессмыслица, — жалуется сын.
— Смысл есть, — бормочу я, — если мигает не звезда.
— Но она мигает… Ты же это видишь… погоди, ты хочешь сказать, что есть нечто позади фонов? Между… между ними и нами?
— Угу.
— Какой-то фильтр. — Дикс немного успокаивается. — Но разве мы его не увидели бы? Разве фоны не наткнулись бы на него, следуя к звезде?
Я перехожу на командный голос, каким общаюсь с шимпом:
— Какое сейчас поле зрения у курсового телескопа «Эри»?
— Восемнадцать микроградусов, — отвечает шимп. — При текущем расстоянии до звезды поперечник конуса составляет 3,34 световой секунды.
— Увеличь до ста световых секунд.
•Изображение разбухает, уничтожая прежнее, разделенное на две части. На мгновение звезда снова заполняет Бак, окрашивая все на мостике в темно-красные тона. Затем съеживается, точно съедаемая изнутри.
Я замечаю какую-то нечеткость картинки.
— Можешь убрать этот шум?
— Это не шум, — сообщает шимп. — Это пыль и молекулярный газ.
Я удивленно моргаю.
— Какая у него плотность?
— Сто тысяч атомов на кубометр. На два порядка больше туманности.
— Почему он такой плотный? — Мы наверняка заметили бы любое небесное тело, достаточно массивное, чтобы удерживать возле себя столько материала.
— Не знаю, — признается шимп.
У меня возникает тошнотворное ощущение, что мне известен ответ.
— Настрой поле зрения на пятьсот световых секунд. Повысь усиление условных цветов в ближней инфракрасной области.
Космос в Баке становится зловеще темным. Крошечное солнце в центре, теперь размером с ноготь, сияет с возросшей яркостью: раскаленная жемчужина в мутной воде.
— Тысяча световых секунд, — командую я.
— Вот оно, — шепчет Дикс.
Края Бака теперь вновь по праву занимает дальний космос: темный, чистый, первозданный. DHF428 располагается в центре тусклой сфероидной завесы. На такие иногда натыкаешься — это ненужные ошметки звезды-спутника, чьи конвульсии извергают газы и излучение на световые годы. Но 428 — не останки новой звезды. Это красный карлик, безмятежный и мирный, звезда среднего возраста. Ничем не примечательная.
Если не считать того факта, что она сидит точно в центре разреженного газового пузыря диаметром 1,4 астрономической единицы, то есть 210 миллионов километров. И того, что этот пузырь постепенно не рассеялся, не растаял в космической ночи. Нет, если отбросить вероятность серьезной неисправности дисплея, то получается, что эта небольшая сферическая туманность расширилась от центра до диаметра примерно в триста пятьдесят световых секунд, а затем просто остановилась, и границы ее намного более четкие, чем на то имеет право природное явление.
Впервые за тысячу лет я жалею, что не подключена к компьютеру нейронным шунтом. У меня уходит целая вечность, чтобы набрать движениями глаз параметры поиска на клавиатуре в голове и получить ответы, которые мне уже известны.
Компьютер выдает цифры.
— Шимп, повысь яркость условных цветов для волн 335, 500 и 800 нанометров.
Ореол вокруг 428 вспыхивает, как крылышко стрекозы на солнце. Как радужный мыльный пузырь.
— Оно прекрасно, — шепчет мой пораженный сын.
— Оно способно к фотосинтезу, — сообщаю я.
Судя по спектру, феофитин и эумеланин[11]. Есть даже следы какой-то разновидности пигмента Кейпера на основе свинца, поглощающего рентгеновское излучение в пикометровом диапазоне. Шимп выдвинул гипотезу «хроматофора»: ветвящихся клеток с маленькими гранулами пигмента внутри, как с частичками угольной пыли. Если сгруппировать эти частички, то клетка фактически будет прозрачной, а если распределить их по цитоплазме, то вся структура потемнеет, станет ослаблять электромагнитное излучение, проходящее сквозь нее сзади. Очевидно, на Земле были животные с такими клетками. Они могли менять окраску, сливаться с окружающим фоном и так далее.
— Значит, вокруг этой звезды есть мембрана… или живая ткань, — говорю я, пытаясь усвоить новую концепцию. — Мясной пузырь. Вокруг целой чертовой звезды.
— Да, — соглашается шимп.
— Но это же… Господи, какая же у него должна быть толщина?
— Не более двух миллиметров. Вероятно, меньше.
— Почему?
— Если бы он был намного толще, то стал бы заметнее в видимом спектре. И «фон Нейманы»[12] обнаружили бы его, когда наткнулись.
11
Феофитин — разновидность хлорофилла, в молекуле которого отсутствует центральный ион магния. Встречается у пурпурных бактерий, в которых работает аналогично хлорофиллу в растениях. Эумеланин — коричнево-черный пигмент, широко распространенный в растительных и животных тканях, а также у простейших. Он определяет окраску кожи и волос. Меланин поглощает УФ-лучи и тем самым защищает ткани глубоких слоев кожи от лучевого повреждения. Другой недавно обнаруженной функцией является усвоение УФ-излучения для обеспечения жизнедеятельности. Хроматофор — клетка, в состав которой входит пигмент. (Здесь и далее прим. перев.)
12
Джон фон Нейман (1903–1957) — венгеро-американский математик, сделавший важный вклад в квантовую физику, квантовую логику, функциональный анализ, теорию множеств, информатику, экономику и другие отрасли науки. В частности, он тщательно исследовал идею самовоспроизводящихся машин, которые назвал «универсальными сборщиками» и которые часто упоминаются как «машины фон Неймана». Теоретически, самовоспроизводящийся космический корабль может быть послан в соседнюю звездную систему, где он будет добывать полезные ископаемые, чтобы создавать свои точные копии. Затем эти копии отправляются в другие звездные системы, повторяя процесс. Здесь такие самовоспроизводящиеся устройства называются «фоны» и используются для создания порталов.