— Это ужасно, — хрипит она.
— Да. Это и должно потрясать и ужасать. Заметила что-нибудь еще?
Она снова разворачивается, чтобы посмотреть в черное окно.
— Вроде чего?
— Куча тел, а стервятников нет.
— И что это означает?
— Согласно сообщениям, они съедают все, что ни забредет в Земли, наряду с тем, что могут убить или выкопать здесь. Если осмотреть местность, то наверняка можно обнаружить снайпера, поджидающего какого-нибудь падальщика, привлеченного вонью.
Она шокирована моими словами. Я сам был шокирован, когда впервые прочел об этом.
— Эти тела… приманка?
— Помимо всего прочего… вроде рекламы стоимости испорченных отношений с политикой Вольфа.
— Это ужасно!
— Для всех, кто замешан, — соглашаюсь я. И умалчиваю о том, что они вдобавок отстреливают и едят наших родственников, койотов.
Мы прибываем на военную базу, погребенную в недрах горы, — пережиток времен до Перемены.
Степень и род активности, на которую мы наталкиваемся по пути, предполагают, что это и есть официальная резиденция Вольфа. Сей факт нисколько не удивителен. Подобные ему склонны укрываться в крепостях, словно черви под камнями.
Эта поездка впишет последнюю страницу в неясные сообщения за трехлетний срок, что у Вольфа в рукаве якобы припрятан туз, который он намерен выложить в нужный момент.
Теперь-то этот туз и разыгрывается.
Собаки играют в покер[20]. Бешено популярная картина в эпоху после Перемены.
Она была бы забавной, если бы не навевала столько воспоминаний.
Нас везут в недра горы, через многочисленные уровни защиты, этакую запутанную полосу препятствий, словно намекающую на раскручивающуюся спираль паранойи Вольфа. Я замечаю: чем глубже мы продвигаемся, тем меньше вооруженной милиции. Видимо, мы приближаемся к той части базы, которую Вольф называет своим домом. Вряд ли кто в его положении желал бы, чтобы в непосредственной близости находились вооруженные особи, за исключением личных телохранителей. Стоит устроить переворот — и обзаводишься страхом, что начал цикл, который тебя переживет.
Хлоя грустнеет с каждым мигом. Не могу винить ее за это — с едва ли не целой горой над головой она не счастливее меня в километрах над поверхностью земли. Это как раз одно из тех мест, где псовекам приходится иметь дело с двумя противоположными побуждениями. С одной стороны, нас до сих пор тянет укрыться в логове, в каком-нибудь безопасном и неуязвимом месте. С другой же — мы испытываем величайшие неудобства при стеснении свободы, будь то клетка или загон.
Что до меня, то поводов для беспокойства и без того слишком много.
Автомобиль останавливается. Милиционеры, встретившие нас у самолета, высыпают из джипов и грузовиков и окружают наш лимузин. На этот раз оружия при них поменьше, и к тому же все оно убрано в кобуры.
Майор-мастифф, которого я запугал в аэропорту, отрывистым жестом, словно мы заставляем его ждать, указывает:
— Сюда.
Нас ведут еще глубже в гору через широкий залитый светом туннель. Звук наших шагов едва слышен, сапоги же эскорта отдаются громким топотом. Место источает запахи стали, бетона и страха, глубокого и гнетущего.
— Мне нравится, как вы обустроили старое место, — бодро провозглашаю я. — А тебе, Хлоя?
— На свету мой мех плохо выглядит, — ворчит она.
— О, зато от него у тебя глаза блестят.
— Не разговаривать, — рычит мастифф.
— Почему? — спрашиваю я. — Опасаешься, вдруг мы скажем нечто такое, что смутит твою разношерстную стайку? Например, что за пределами вашей маленькой дерьмовой республики каждый, а не только кое-как состряпанные подделки солдат, может есть все, что хочет?
— И не забудьте про закон об обязательном воскресном мороженом, босс, — со смехом подключается Хлоя. — Причем не ароматизированном стервятниками.
— Я сказал не разговаривать!
— Но орать-то можно? — вопрошает Хлоя с насмешливой наивностью.
Я не могу сдержать улыбку и похлопываю ее по руке:
— Молчание — золото.
Она фыркает:
— Ага, и еще моча на снегу.
— Наверное, это-то здесь и считается мороженым.
Наш смех отдается звучным эхом, и охранники хмурятся.
Нас подводят ко входу еще более засекреченной зоны. Изначальный эскорт передает нас десятку невозмутимых и молчаливых доберманов, вооруженных электрошокерами и дубинками. Они уводят нас еще глубже в лабиринт туннелей.
Я из тех, кто всегда взвешивает положение. Порой я могу даже чересчур долго обдумывать ситуацию.
20
Серия картин, нарисованных американским художником Кассиусом Маркеллусом Кулиджем (1844–1934).