«Кто это?» - поинтересовался раздраженный голос.
«А кто спрашивает?», - парировал я, не узнав голос звонившего.
«Брюс, это папа. Когда ты возвращаешься?»
Я потер глаза и попытался пошутить:
«Никогда. Тут слишком весело»,
«Хватит заниматься ерундой. Ты слышал что-то о своей матери?», - спросил отец необычайно твердым тоном.
«Нет, а что?»
«А то, что ее тут нет. Я не знаю, куда она пошла или когда собирается вернуться».
«Что ты имеешь в виду?»
«То, что сказал», - он был больше печален, чем взволнован.
«Ну, ладно, Боже, я не знаю, папа. Думаю, я буду дома через пару недель. Не уверен. Что происходит? У вас все в порядке?»
«Не знаю. Поговорим, когда ты вернешься».
«Ладно. Пока, пап. Папа?»
Было слишком поздно... телефон сам отключил звонок.
На домашнем фронте, о существовании которого я даже не знал, выросла голова гидры. Все это было слишком сложно осознать, поэтому я вернулся на съемочную площадку и позволил вылить на себя ведро крови.
Это конец! Вроде как...
В конце концов, аренда нашего дома истекла и нам пришлось выехать. Очевидно, на этот дом были большие планы – он должен был стать сельским борделем. Судорожно собирая вещи и оборудование, мы заметили новые, блестящие латунные кровати новых постояльцев – стыдись Библейская полоса, стыдись...
Последние пять дней съемок уставшая съемочная группа – все пятеро – жила в хижине. Чтобы не замерзнуть, мы жгли всю мебель, которая больше уже не понадобилась бы. Оставались еще дневные и ночные сцены, поэтому спать особо не удавалось, но нас это не беспокоило - убраться побыстрей из Теннеси, вот что было самым важным.
По своей абсурдности ничего не может побороть инцидент с мужиком по имени Жирдяй. Этот парень, который в одном лице олицетворял всех стереотипных бугаев, приехал из пригорода Ньюпорта. Это важное уточнение, потому что этот район был один из немногих в Теннесси, что славился своим высоким уровнем пьянства. И Жирдяй, пьяница из пьяниц, вполне соответствовал репутации. Он посещал съемочную площадку с женой и ребенком несколькими месяцами ранее. Словарный запас его четырехлетнего сына процентов на семьдесят состоял из ругательств.
«Цертов фучий сын, цертов фучий сын», - не уставал повторять он.
Около пяти часов утра, после нашей последней ночи съемок, Plymouth Duster 1971 года, принадлежавший Жирдяю, выехал на дорогу к хижине, которая долгое время была недоступна. Он был пьян и настроен попасть в кинобизнес.
«Как мои друзья будут знать, что я знаю вас, если вы не снимете меня, болваны..?» - промямлил он. А мы могли только смотреть друг на друга в немом удивлении.
«Слушай, Жирдяй, мы только что закончили на сегодня. Извини», - пояснил Сэм на столько рационально на сколько мог для человека, который не спал почти две ночи подряд.
«Закончили они... черта с два... снимите меня, болваны»
Мы были научены никогда не спорить с человеком, в машине которого были пулевые отверстия.
«Конечно, Жирдяй», - пожал плечами Сэм. – «Ты будешь в фильме».
После этого мы собрали кое-какие декорации и сыграли сцену из студенческого фильма Сэма The Happy Valley Kid. Жирдяю досталась роль профессора, а Джошу поручили изобразить «Ребенка». Сэм написал на обороте сценария длинный диалог и настоял, чтобы Жирдяй придерживался каждого слова.
«Давай, Жирдяц, ты ведь хотел быть актером, да?»
«Ну, я...»
«Снимаем... пошел звук!»
«Да, но я не знаю свои...»
«Говори!», - прорычал Сэм. По какой-то причине я подумал о капитане Ахабе.
«Вот дерьмо, парни, я не готов...»
«Мотор, Жирдяй... МОТОР!»
Его пьяное бормотание достигло новых высот, когда он боролся с материалом, превышающим уровень его трехклассного образования. Но, клянусь Богом, Жирдяй был кинозвездой!
После этого, в среду, 23 января 1980 года, съемки были объявлены «вроде как законченными».
Все, что нам тоно не нужно было возвращать в Мичиган было выброшено на улицу и уничтожено оставшейся пиротехникой. Остатки были сброшены в огромный овраг за хижиной и церемониально сожжены.
Что обозначить конец этого поворотного в жизни опыта, мы собрались рядом с задней дверью, обменялись парой грустных слов и закопали примитивную капсулу времени под полом главной комнаты. Эта коробка из-под сигар, наполненная оружейными гильзами, образцом искусственной крови и рукописным «визуальным кодом», означала кульминацию 12 жутких недель съемок нашего первого «настоящего» фильма.