Вдоль стен тянулись широкие нары из жердей — вероятно, на них когда-то спали. Теперь на нарах лежали странной формы громоздкие предметы, которые, когда глаза Николая освоились с темнотой, оказались рассортированными частями мотоциклов: отдельными кучками лежали рамы, ободья колес, бачки, зубчатки, втулки, багажники. На стенах висели связки камер, пучки спиц. Все одинаковые детали были одного размера и принадлежали — Николай без труда понял это — машинам одной марки. Краски на них были тусклыми, спицы казались рыжими, по остаткам никеля расползлись ржавые пятна. Все, чему полагалось сверкать, было тут мутным, темным. Даже стекла фар утратили, казалось, свою прозрачность.
Вслед за Федором Ивановичем Николай вошел в шалаш. Он разглядел стол, тоже сколоченный из жердей, на котором лежали две выхлопных трубы, несколько глушителей, аккумуляторные банки, мотор и мелкие детали к нему. Небольшой ящик на столе был заполнен разными инструментами.
— Это база, — с грустью, в которой чувствовалось что-то недоговоренное, произнес Федор Иванович и тихо вздохнул. — Запасными частями отсюда снабжаюсь.
Подойдя к столу, он стал перебирать лежавшие на нем детали — некоторые складывал в принесенный мешок, другие смазывал вазелином из широкогорлой банки, стоявшей тут же.
— Неужели в городе спиц не найти, что сюда за ними ехать надо?
— Спицы, может, и нашлись бы, а тормозных колодок — нет. Дело, однако, не в этом… — И снова он чего-то не договорил.
Одной рукой он помог Николаю поднять мешок на спину, пропустил его вперед и сам двинулся следом.
На лужайке Федор Иванович остановился, словно бы про себя произнес:
— Видно, не найти мне человека, посадившего этого крепыша.
— Кто все деревья в лесу сажает? — живо откликнулся Николай. — Само выросло.
— Не само, — задумчиво, будто споря не с Николаем, а с кем-то другим, возразил Федор Иванович. Он снял фуражку и поклонился дубку. — Людскими руками посажен. Неоткуда желудю быть занесенным сюда — на версту вокруг ни одного дубка нет. Точка для него будто с циркулем выбрана. Да и на землю глянь. Одним словом — могила тут, советских людей могила, а чья?.. В сорок четвертом дубка еще не было… Много раз сюда приходил, записки наклеивал — никто не откликнулся, никого не встретил…
Двинулись дальше. Николай сначала шел след в след за Федором Ивановичем, но потом перегнал его и дальше все время держался в нескольких шагах впереди. Груз был не тяжелый, но неудобный, угловатые куски металла больно жали спину, и приходилось часто перекладывать мешок с плеча на плечо. Николай делал это не замечая. Его мысли были заняты другим: кто, когда и для какой надобности создал в лесу эту мотоциклетную базу. Какое отношение имеет она к тем останкам мотоциклов, что валяются в траве у лесной дороги, зачем знать Федору Ивановичу, кто похоронен под дубком?
На лесную дорогу они вышли шагов на пятьдесят глубже в лес от того места, где недавно свернули с нее. Дорога тут была перекопана нешироким рвом. В самом рву и сразу за ним валялось несколько искалеченных мотоциклов. Николай невольно обернулся, взглядом спрашивая Федора Ивановича, что это за ров, когда и для какой цели он выкопан.
— Иди, иди, нечего оглядываться, — махнул мастер рукой. — Я от тебя не отстану.
— А кто выкопал этот ров? — улучив минуту, все же спросил Николай.
— Кому надо было, тот и выкопал, — сухо ответил Федор Иванович. Сделав вид, что не замечает его нежелания поддерживать разговор, Николай продолжал:
— А мотоциклы немецкие, правда?.. Целая колонна их, должно быть, в засаду попала… Ров для того, чтобы переехать не могли?.. Как вы думаете?
— Так и думаю, — должен был согласиться Федор Иванович.
«Это вы… это ваша работа», — догадался вдруг Николай и, рискуя навлечь на себя недовольство Федора Ивановича, снова обратился к нему с вопросом, на который тот однажды отказался отвечать:
— В партизанах вы долго были?
То ли обстановка подействовала, то ли что иное, но Федор Иванович на этот раз ответил просто, без тени недовольства:
— Был немного… подпартизаном, как бы сказать… да и то недолго.
— А знали вы такого партизана — Илью Муромца?
Оглянись Николай в этот момент, он был бы крайне озадачен смущенным видом Федора Ивановича. Но он продолжал идти, глядя прямо перед собой и лишь слегка повернув голову, чтобы лучше слышать.