Лева пытается сбавить газ, но не чувствует привычного сопротивления, рукоятка свободно вращается вокруг оси, болтается, как шляпа на палке. А мотор продолжает реветь во всю мочь, машина мчит Леву вперед, и, кажется, нет силы, которая могла бы ее остановить.
Лихорадочными движениями он еще раз повернул рукоятку на себя, от себя — никакого эффекта, мотор не подчиняется, скорость не падает.
Вот машина на предельной скорости плюхнулась в колдобину, которую полагается одолевать черепашьим шагом, выскочила из нее и так подбросила Леву, что он на миг потерял и педали, и седло, и лишь каким-то чудом не выпустил руля из рук. Вот поворот!..
«Тише… тише!»
Разве может машина внять мольбе растерянного седока? Еще раз Лева сумел удержаться в седле, но кто знает, не будет ли это второе чудо последним в его жизни?
Вот сигналы предупреждают, что впереди спуск с крутым поворотом.
«Стой, черт проклятый!.. Стой!.. Помогите, люди!.. Мама, где ты?»
Некому помочь Леве, никто не услышит его немого крика.
«Что делать?.. Научите, что делать!.. Неужели так будет продолжаться, пока останется хоть капля бензина в бачке?»
«Бензин!» — вдруг осенило Леву.
Он пригнулся, мгновенным движением закрыл кран из бачка и снова схватился за руль. Он сразу успокоился. Только теперь он сообразил, что у него был другой выход — переключить скорость на нейтральную.
Обороты мотора стали быстро падать. Вот он захлебнулся, чихнул, заглох. Можно теперь включить и тормоза — тихо, прерывисто, потом все более настойчиво, смело. У начала спуска машина остановилась.
Бледный от испуга, но счастливый, как каждый человек, избежавший смертельной опасности, Лева откатил машину в тень яблони, росшей у обочины дороги.
От мотора несло жаром, упавшая на его ребро капля Левиного пота шипела и плясала, как капля воды на раскаленной плите. Лева сорвал с себя рубашку, бросил ее наземь вместе с фуражкой и, вытирая носовым платком испарину со лба и груди, стал осматривать мотор. Он быстро обнаружил повреждение: с троса, шедшего к дроссельной заслонке, сорвалась головка и осталась в гнезде заслонки. Лева булавкой добыл ее оттуда — металлический цилиндрик, весом не больше грамма. Это была та самая головка, которую ребята припаивали, когда подгоняли трос. Плохо припаяли!
И тут Леве вдруг вспомнился Гена с его самодовольным презрением к черновой работе.
— Болван!
Это было единственное слово, которое Лева за эту дорогу произнес вслух.
Лева легко надел цилиндрик на конец троса, но как закрепить его? Прибора для пайки у него с собою не было. Он попробовал сдавить головку зубами. Металл был мягкий — свинцовый сплав, зубы оставили на нем следы. Но сдавить цилиндрик не удалось. «А плоскогубцы на что?» Вмиг раскрыта коробка с инструментами. Лева нетерпеливо разгреб кучу ключей и отверток, нашел плоскогубцы. Головка троса легко расплющилась вокруг пучка стальных жилок. Через минуту трос был укреплен в заслонке.
Машина в исправности!
И пусть эта починка оказалась мелкой — она была первой, которую Лева выполнил вполне самостоятельно. А главное — ему никто не подсказывал этого способа, он сам нашел, как устранить повреждение. И радость этой победы была, пожалуй, не меньше той, которую он только что пережил, осознав себя спасенным.
— Ура!.. Ура!.. Ура!.. — крикнул он громко.
Мотор остыл. Но ехать вперед — нет больше охоты, возвращаться домой без товарища — некрасиво. Надо подождать его тут. Кстати выясняется, что бензина в баке осталось мало, надо его приберечь на всякий случай. Поразмыслив, Лева принимает самое мудрое решение — «комбинированное» — возвращаться домой пешком, не переставая при этом ожидать появления Гены.
Даже по ровному месту вести мотоцикл в руках не так-то легко, приходится часто делать передышки.
В одну из таких передышек, оглянувшись назад, Лева увидел на дороге далекое черное пятнышко. Вот оно медленно приближается и наконец превращается в устало шагающего коня. Минут через двадцать конь поравнялся с Левой. Он был запряжен в двуколку, в которой сидела пожилая колхозница.