— Не надо, — говорит Дима, обнимая меня дрожащими руками, — не делай этого.
— О, боже, — не веря, шепчу я, — ты здесь.
Парень моргает и с трудом отрезает:
— Ты должна уйти, Мира.
— Так отпусти, — поднимаю глаза и натыкаюсь на его необычный, родной взгляд, излучающий отнюдь не боль, не жалость, а желание. — Отпусти, если сможешь.
— Не смогу.
— Тогда не прогоняй.
Он молчит. Я тоже. Нам столько хочется сказать друг другу, что мы понятия не имеем, с чего именно начать. Опираясь ладонями о его грудь, поднимаюсь на носочки. Прикасаюсь щекой к его щеке и улыбаюсь:
— Ты настоящий.
— Мира, — он отскакивает назад. — Что ты делаешь? — теперь парень слишком далеко, чтобы можно было говорить о когда-то связывающих нас сильных чувствах. Я уязвленно вскидываю подбородок и отворачиваюсь: что за глупый вопрос. Я обнимаю его потому, что не могу иначе. Разве неясно? — Я должен идти.
— Куда идти? — испуганно спрашиваю я и вновь встречаюсь с Димой взглядом. Тот нервно поправляет волосы, поджимает пухлые, ровные губы, и у меня попросту испаряются все силы для того, что видеть то, что я вижу: видеть его лицо, его одежду, чувствовать его запах. Это слишком. — Мы только увиделись. Почему ты хочешь сбежать? Издеваешься? Я думала, ты уехал!
— Так и есть.
— Тогда, что ты, черт подери, здесь делаешь?
— Приехал к отцу.
Обиженно отворачиваюсь и скрещиваю на груди руки. Не знаю, как говорить, когда внутри все трясется, а слезы просятся наружу. Пытаюсь сосредоточиться, взять под контроль мысли, но не выходит. Меня колотит.
— Как ты?
Поворачиваюсь. Испепеляю парня разъяренным взглядом и переспрашиваю:
— Как я?! Серьезно?
— Отчасти.
— Отчасти? — Нервно покачиваю головой и смеюсь. Это слово — сколько же в нем воспоминаний. Хочется просто выкинуть его из головы, сжечь, как ненужный мусор. Зачем же думать о том, что приносит боль, сводит с ума. Зачем? К чему эти дни, эти недели в моей памяти. — Почему ты пропал?
— А я мог иначе? — Дима усмехается и громко выдыхает. — Мне, правда, нужно спешить, Мира. Я должен показаться в участке. Помнишь? Проблемы с законом.
— Ну, иди. Что мое слово против твоего? Давай, убегай. Сделай вид, будто ничего не было, поступи, как трус.
— Трус? Не говори так.
— А как говорить? Ты исчез, просто испарился. Разве это поступок сильного человека?
— Я едва не убил его! — восклицает парень и сокращается между нами дистанцию. — Тебе что, память отшибло? Твой друг мог отбросить коньки, а ты сейчас пытаешься наладить со мной отношения?
— Мой друг ударил меня, — с вызовом говорю я, — что ты еще мог сделать? Дима, я понимаю, и я не собираюсь тебя осуждать. То, что случилось — это неправильно, но это не значит, что ты должен был сбегать! Мы же договорились справляться со всем вместе.
— Нельзя справиться с тем, кто я есть. Как и нельзя исправить тебя. Мы мечтатели, Мира, дети. Думали, что сможем спасти друг друга, но это чушь.
— Чушь? О чем ты? Я жива, потому что ты не дал мне умереть.
— Ты жива, потому что ты так решила, а не потому что я так тебе сказал.
— Но по какой причине? Ты не считаешь, что я завязала с попытками покончить с собой, только для того, чтобы мы были рядом? Господи, Дим, что ты делаешь? Откуда такие страшные мысли? Ты ведь и сам не веришь в то, о чем говоришь!
— Я помню твое лицо в тот день, и мне этого достаточно.
Парень разворачивается, чтобы уйти, но я свирепо перехватываю его за руку:
— Опять надумал сбежать?
— Мира…
— Нет, нет, не надо больше слов, — я прикрываю ладонью рот и нервно усмехаюсь, — правда, спасибо. Спасибо за то, что ты спас меня тогда, и спасибо за то, что сейчас облегчаешь мне жизнь. Нет, серьезно, я жутко скучала, я мечтала о тебе, мечтала о том, что мы встретимся, поговорим, но сейчас я не хочу тебя видеть. Кто ты? Кем ты стал? Ты опустил руки, сдался. Сдался, как трус, как испуганный мальчишка, и этот человек мне не нужен. Так что, давай, Дим, прощайся, ведь это так просто, когда превращаешься в равнодушное «ничто».
Я ухожу. Поворачиваюсь к парню спиной и решительно несусь в сторону противоположного поезда. Смахиваю на ходу слезы, гордо вскидываю подбородок и еще чувствую огонь, после всех сказанных мною слов. Я ведь права, я ведь не ошибаюсь. Почему он так делает, почему так поступает? Неужели ему все равно? Неужели он не рад вновь увиться, не ощущает этого дикого притяжения, этого напора эмоций. Ведь я бы сейчас все отдала, чтобы просто быть рядом с ним, смотреть в его странные, прекрасные глаза, а он пытается уйти? Сбежать?
Неожиданно оказываюсь в сильных мужских руках. Они останавливают меня, поворачивают к себе и сжимают в объятиях крепко-крепко. С болью. Я горблюсь и понимаю, что плачу. Стискиваю в пальцах кофту парня, прижимаюсь щекой к его груди и слышу быстрое, неровное сердцебиение. Дима тяжело дышит мне в волосы. Шепчет:
— Прости. Я не отпущу тебя больше. Слышишь? Никогда, Мира. Никогда не отпущу.
До нас доносится тихая музыка из старых, шипящих колонок. Та самая, под которую мы танцевали у меня дома, в зале. Я буду везде тебя видеть. В старых и знакомых местах, которые трогают мое сердце. Весь день. Напролет. Буду видеть тебя в маленьком кафе, в этом парке через дорогу, на детских каруселях, в каштанах. В прекрасных летних днях, в каждой вещи. Легко и трудно. Я всегда буду думать о тебе именно так. Мы вновь рядом, и два месяца будто стираются из памяти. Нет, мы не расставались, если вы спросите. Мы всегда были вместе, даже тогда, когда нас разделяло расстояние, обстоятельства или страх. Мы думали друг о друге каждую минуту и каждую секунду, и мы верили в то, что судьба вновь сведет нас: двух людей, таких разных и таких похожих. Таких нужных один другому. Я отстраняюсь, Дима тоже. Наши взгляды встречаются, и я вдруг вновь вижу того человека, которого полюбила: сильного, родного, улыбающегося. Парень кривит рот, пожимает плечами и говорит:
— Девушка, мне кажется или вас тянет к рельсам. По-моему, первая наша встреча состоялась именно на перроне.
— О, да. Мужчина, — подыгрываю я. — Меня вообще тянет к опасностям, так что, если вы не готовы рисковать…
— Да, я прямо сейчас рискую. Спросите как? Ха! Еще пять минут и меня посадят.
— Что?
— Да, если через пять минут я не окажусь в поезде и не двинусь в сторону участка, меня кинут за решетку. Кажется, именно так выразился мой отец.
— Дима, так иди, — я округляю глаза. — Давай, вдруг ты и, правда, опоздаешь!
— По-моему, недавно это совсем не имело значения. Ладно-ладно, не смотри на меня так, сейчас тебя проведу и сам поеду.
Поезд подъезжает через минуту. Парень сжимает мою руку и провожает до металлических дверей. Следит за тем, как я прохожу в вагон.
— Ты же не против, если я загляну вечером, Мира?
Это такой глупый вопрос, но я не могу ответить: пребываю в странном, тяжелейшем состоянии эйфории. Не верю, что вновь увижу Диму, не верю, что он опять появится в моей жизни, и просто киваю. Улыбаясь, светясь от теплой, безмерной радости. Просто смотрю на него, не отрывая глаз. Дверцы закрываются. А мы все так же наблюдаем друг за другом. Машу рукой. Парень тоже собирается ответить, но вдруг отвлекается на рядом стоящую женщину. Она резко пошатывается назад, какой-то человек тянет на себя ее сумку, и Дима тут же реагирует. Пытается оттолкнуть незнакомца в сторону, поддерживает женщину за талию, но внезапно мужчина достает из кармана пистолет, и это последнее, что я вижу, прежде чем поезд срывается с места.
Шок. Я замираю. Я даже не знаю, что сделать: закричать, начать бить двери или просто упасть замертво. Что это было? Что. Это. Было?
— Нет, нет, — закрываю руками лицо. Слышу, как рядом поднимается гул: ни я одна заметила происходящее за окном, но никто сейчас не чувствуют то, что чувствую я. Никто! Начинаю метаться из стороны в сторону, кидаюсь вперед, прикладываю руки к стеклу и кричу — Дима! Дальнейшее происходит в тумане. Я не понимаю, как приезжаю на следующую станцию, не понимаю, как бегу вверх, как вырываюсь на улицу и как несусь обратно, разрываясь на части от странного, ноющего чувства. Я не осознаю то, что сейчас происходит, и поэтому не могу даже заплакать. Мозг не верит, не обрабатывает информацию. Что? Пистолет? Дима? Метро? Женщина? Несусь, словно дикая. Просто отказываюсь думать. Отключаюсь. Лечу в темноте без звуков, без лишних голосов и света. И бок начинает болеть, и ноги начинают ныть, но разве сейчас это важно? Я всегда ненавидела бег. В школе не могла пробежать нормально и километра, но сейчас организм не рассматривает возможность остановки. Я просто должна увидеть его, убедиться, что с ним все в порядке. Ведь все в порядке? Да?