— Именно это мы ему постоянно твердим. Иди. Не забудь хорошенько поесть и отдохнуть.
Лорелей послушалась. Странно, почему же так не хотелось выходить из этой комнаты? Сэр Аргус Уэрлок, конечно, красив и даже сейчас, в самом плачевном состоянии, чертовски привлекателен. К тому же обладает некими удивительными способностями. Но ведь она его почти не знает. Откуда же это притяжение, желание оставаться рядом, прикасаться, ухаживать? Ей уже доводилось встречаться и даже флиртовать с элегантными джентльменами, но ни один из них не привлекал так, как этот изможденный, больной человек. Наверное, все дело в том, что он оказался в смертельной опасности, а ей удалось ему помочь, она спасла его и вернула к жизни. К тому же ночная вылазка представлялась романтическим приключением, развеявшим однообразие повседневности. Правда, в глубине сознания внезапно проснулся вредный, насмешливо-ехидный голосок, но Лорелей постаралась не обращать на него внимания, в чем почти преуспела.
Лунный свет коснулся лица, и Лорелей открыла глаза. Как же долго она спала! И все это время рядом с больным сидели Сайрус и Питер. Одного взгляда в окно оказалось достаточно, чтобы понять, что значительная часть ночи успела ускользнуть. Мисс Сандан торопливо умылась, оделась и по длинным коридорам отправилась в гостевое крыло, в самую дальнюю комнату — туда, где лежал сэр Аргус. Из-за двери доносился мощный трехголосый храп. Лорелей вошла и едва не рассмеялась. Сайрус развалился в кресле, откинув голову на спинку и широко открыв рот. Питер растянулся на кровати, в ногах у больного. Казалось, он заснул сидя и просто упал. Сэр Аргус тоже крепко спал, но храпел значительно тише кузенов. Оставалось лишь гадать, как ему удавалось не обращать внимания на храп братьев. Лорелей решительно, хотя и без лишнего шума, растолкала заботливых сиделок и отправила восвояси.
Сама же удобно устроилась в кресле и открыла книгу, которую предусмотрительно принесла с собой. Попробовала читать, однако взгляд впустую скользил по строчкам, то и дело обращаясь к постели; вернее, к ее обитателю. Кузены одели больного в одну из отцовских ночных рубашек, и безупречная белизна накрахмаленного полотна подчеркивала золотисто-бронзовый цвет кожи еще выразительнее, чем бинты. Было ясно, что это не загар, а природная смуглость, и оставалось лишь честно признаться самой себе, что редкий в Англии оттенок куда красивее, чем обычная бледность или — о, ужас! — нежно-розовый румянец. Не исключено, что именно непохожесть, необычность гипнотизировала, привлекала, вызывала острое желание прикоснуться. Но что, если вызов скромности бросало не только любопытство?
Лорелей заставила себя сосредоточиться на книге и даже прочитала несколько страниц, прежде чем позволила взгляду вновь остановиться на более интересном объекте. Ровное сопение стихло. Лорелей быстро встала и испуганно склонилась над Аргусом: что, если он вообще перестал дышать? Внезапно он открыл глаза и посмотрел на нее в упор. О, их глубина затягивала, как затягивает беззвездное ночное небо! Постепенно туман сна развеялся, и напряженный, пристальный взгляд сэра Аргуса отозвался в душе тревожной неуверенностью. И все же отступить или хотя бы отвернуться не хватило сил.
Аргус смотрел на стоявшую возле постели красавицу. Чтобы вспомнить, кто она и как здесь оказалась, потребовалось несколько мгновений. Вслед за узнаванием пришло вожделение. Каштановые с рыжим отливом волосы закрывали плечи и волной спадали к тонкой талии. Одета она была очень скромно, однако поза позволила увидеть мягкие холмы груди. О, если бы можно было прижаться лицом к этой нежной коже, дотронуться языком до соблазнительной развилки, вдохнуть мучительно-сладкий аромат! Аргус поднял руку, сжал прядь густых и шелковистых волос Лорелей и слегка потянул.
— Сэр?
Она нагнулась ниже и заметно напряглась.
— Прекрасная… — пробормотал он, не отводя глаз от ее полных алых губ.
— Большое спасибо за комплимент, но…
Договорить она не успела: слова утонули в поцелуе. От неожиданности Лорелей застыла на месте: мысли в голове стремительно заметались. Какие у него теплые мягкие губы. А еще умелые и опытные. За те двадцать три года, которые Лорелей прожила на белом свете, ее целовали нечасто, но все же вполне достаточно для того, чтобы она могла оценить тонкое мастерство сэра Аргуса. Он легко прикусил нижнюю губу, и рот сам собой раскрылся, чтобы впустить язык, — столь смелую ласку ей пришлось испытать лишь раз, да и то очень бегло и без тени острого, горячего наслаждения, которое внезапно нахлынуло сейчас. Пожар разгорелся, а, как известно, обуздать пламя — задача почти неразрешимая.