Перед его глазами встало ее лицо, как-то сразу пожелтевшее и состарившееся, ее задрожавшие губы.
Какая бессмыслица! Она, может быть, ошибалась, и с нею ничего такого не стряслось, но если бы даже это и случилось, то две тысячи на доктора он, конечно, мог бы раздобыть. Он не скряга какой-нибудь!
Похвалив себя таким образом, Ярда широко улыбнулся и встал. Засунув руки в карманы, он направился в лагерь. Пройтись по морозцу с полным желудком было весьма приятно.
Гонзик лежал на нарах и читал вслух корреспонденцию из газеты «Свободный зитршек» — свидетельство двух перебежчиков из Словакии о том, как после месяцев угнетения они наконец вздохнули свободно, когда перед ними приветливо раскрылись ворота Валки. Вацлав лежал около Гонзика, заложив руки под голову, и молча смотрел в потолок.
Войдя, Ярда остановился, широко расставив ноги, разломил остаток колбасы на две части и, обернув газетой, бросил вместе с хлебом.
— Ешьте вы, голодранцы!
Те вскочили.
— Откуда?..
— Ешьте да помалкивайте!
Гонзик со зверским аппетитом вцепился в колбасу. От окна к их нарам обратились блестевшие жадностью глаза Баронессы. Комната наполнилась запахом колбасы, и даже польская семья прекратила свои разговоры. Маленький Бронек громко проглотил слюну. Потом у него вдруг затрясся подбородок. Он судорожно схватил за руку безучастную мать, сунул лицо в сенник и разрыдался. Гонзик понял все, но отвернулся. Голод заглушил в нем в эту минуту все остальное.
— А все-таки где ты достал? — спросил Вацлав.
— Какое тебе дело?
— Я хочу знать.
Ярда блеснул белыми зубами и сунул руки в карманы.
Вацлав перестал жевать.
— Ты нашел работу?
Ярда отрицательно качнул головой.
— Ты… — У Вацлава бессильно опустились руки, глаза сузились, он побледнел.
Ярда оскорбленно поддернул брюки.
— Я тоже мог бы валяться на нарах и ждать чуда!
Вацлав не спеша слез с нар и завернул в скомканную газету остаток колбасы и хлеб, которые ему дал Ярда.
— Болван! — воскликнул Ярда, вспыхнув. — Человек заботится о товарище, от собственного рта отрывает для него последний кусок, а ты морду воротишь, безмозглый дурак!
Гонзик растерялся. Он держал в руке остаток колбасы. Теперь уже все равно, к тому же даже в мыслях он не мог бы себе представить, как бы он отказался сейчас от колбасы, и незаметно впихнул ее себе в рот.
В комнате наступила тишина. Только Мария, дочь Штефанских, сухо покашливала да Бронек всхлипывал в углу. Мать прикрикнула на него, он не угомонился.
— На вот, по крайней мере, будет от чего реветь! — И мать закатила ему пощечину.
Мальчик, отшатнувшись, ударился головой о подпорку нар и закрыл лицо руками. В широко раскрытых глазах его стояли слезы от несправедливой обиды.
— Я не для того бежал из Чехословакии, чтобы позорить чешских людей! — ответил Ярде Вацлав. При этом его тонкие желтые ноздри вздрогнули. — Можешь это отдать кому-нибудь другому. — И Вацлав протянул Ярде колбасу.
Яркие павлины халата Баронессы слегка приблизились к месту действия.
— С ума сошел! — Ярда демонстративно откусил кусок колбасы, возвращенный Вацлавом.
Баронесса стояла тут же, подобная шакалу. Ее подбородок с черными волосиками судорожно дрогнул. Вацлаву эта женщина показалась вдруг невыносимой, и он резко отвернулся.
Дешевая колбаса, которая вызвала такой разлад, камнем лежала в желудке Гонзика. «Неужели не остается ничего иного, — думал он, — как примириться с мыслью, что всякая надежда, всякий маленький успех в этом мире лишений, зависти и свободы приобретает горький привкус полыни?»
Из комнаты Пепека долетали звуки радио. Ярда, повернувшись лицом к окну, доел последний кусок возвращенного дара, пнул ногой скомканную бумагу и захлопнул за собой дверь.
В седьмой комнате Пепек насыпал в деревянную солонку соль.
— Ты где был? — поднял он голову, когда Ярда вошел. — Утром я назначил тебя в команду! — Пепек говорил вяло, будто через силу.
Ярда удивленно заморгал глазами, потом развеселился.
— Ты что, рехнулся? Мы не солдаты.
— Из каждого барака шел один. За тебя пришлось работать мне!
— А ты бы начхал на это.
— Я старший в бараке, и у меня соблюдай порядок или катись отсюда!