— Оно кислое. Мне понравилось бы сладкое вино. Папочка, если бы оно было сладкое…
Но отец пил огромными глотками прямо из бутылки, вино булькало у него в горле. Мамаша Штефанская худой смуглой рукой вцепилась в бутылку, пытаясь отнять ее у мужа, но он ударил жену по руке.
— Пьяница, алкоголик мерзкий, в святой вечер!.. Что мне с ним делать? — Она обратила воспаленный взгляд к Капитану. — В прошлом году в новогоднюю ночь он тоже напился! Года еще не прошло, а он уже опять пьет…
Но у поляка блестели глаза, он развалился на стуле, выбросив длинные ноги далеко перед собой. Непонятно почему, лицо у него оказалось измазанным рыбной подливкой. Его большой длинный нос блестел, как только что наточенный кривой нож. Кто-то погасил электрическую лампу, подвешенную к потолку, и комната, освещенная теперь трепетными огоньками елочных свечей, стала более уютной, углы потонули в темноте, поэзия святого вечера одолела, наконец, Штефанского, и он, набравшись храбрости, затянул грубым голосом:
Мамаша Штефанская присоединилась к певцу, тонким дребезжащим голосом взяв на две октавы выше. Это подбодрило певца, голос его окреп и усилился. Мария смущенно засмеялась, виновато поглядела на присутствующих и, склонив голову, стала пальцем размазывать лужицу красного вина на столе.
Допели; невольные слушатели облегченно вздохнули и отважились поднять глаза, но Штефанский, сделав большой глоток вина, отчего выступающий на его шее кадык два раза конвульсивно подпрыгнул, снова затянул:
Теперь он вложил в пение всю свою страсть; в глазах его дрожало пламя свечек, голос звучал фальшиво, восторженно и неумолимо, обтрепанный рукав отбивал в воздухе такт. Слушать его было тяжко. Бронек, разинув рот, удивленно глазел на отца.
Сидящие за столом невольно повернулись к Капитану. Он был их единственной надеждой. И действительно, как только Штефанский затянул третью коляду, Капитан встал, минутку шарил в полумраке около своих нар, а потом поставил перед Бронеком ярко раскрашенный жестяной паровозик.
— Возвращаясь из города, я встретил Иисуса-младенца, и он дал мне это для тебя. Пружинка, к сожалению, сломана.
Бронек ухватился за игрушку, но отец вырвал ее; пение смолкло. У всей компании точно гора с плеч свалилась. Ирена прикоснулась пальчиками к вискам, улыбнулась прищуренными глазами и подняла кружку.
— Вы моя симпатия, Капитан!
Бронек тянулся к отцу за игрушкой. Наконец он заполучил ее, перебрался на пол, и все окружающие перестали для него существовать.
— Живем мы тут в одной комнате, друзья, — начал, откашлявшись, Вацлав, чтобы лишить Штефанского возможности славить Христа снова, — а друг друга почти не знаем. Может быть, хоть сегодня каждый в нескольких словах расскажет о себе и… — Он хотел еще что-то сказать, но потерял нить и густо покраснел.
Все глядели друг на друга, молчание становилось все тяжелей. Вацлав почувствовал признательность к Ирене даже за то, что она нарушила эту тишину, чиркнув спичкой.
— Так начинайте же кто-нибудь, — нетерпеливо произнесла наконец Баронесса.
— А мне так хочется сладкого вина, — захныкала Мария, мечтательно посмотрела на Гонзика и потянулась, как кошка.
— Смотри, как бы тебя господь не покарал за такое кощунство, — проскрипел голос мамаши. Однако злой блеск ее глаз относился к мужу, принявшемуся за вторую бутылку.
Из темного угла доносилось дребезжание жестяного паровозика и возбужденное сопение Бронека.
— Вы какие-то рохли, заскорузлые эгоисты, тьфу! — вдруг воскликнула Баронесса. Вацлав готов был ее обнять. — Сидите тут, как мокрые курицы, ни на что не способны. Начинайте вы, Капитан, — приказала она.
Капитан изумленно огляделся, надул щеки, шумно вздохнул, развел руками.
— Моя история вам ведь известна, черт бы ее побрал! — сказал он с обычной для него прямотой. — Аэродром в Чешских Будейовицах, февраль тысяча девятьсот сорок восьмого. «Капитан, полетите по тренировочному маршруту в треугольнике: Чешский Крумлов — Прахатице — Чешске Будейовице и уточните учебную задачу для своего звена истребителей!» — «Есть, товарищ майор!»
«Брум-гуиии, гуии, рррр…»
Крумлов, два моста через Влтаву, замок на скале. Лечу себе, все идет как по маслу. Гляжу, а внизу уже замок Рожмберк, ни души кругом. Даже белая пани Перхта и та не бродит по крышам. Вышши-Брод. Проклятая ручка управления, она вдруг стала такой непослушной. А граница уже где-то за спиной! Только тут я сумел повернуть ее. Самую малость — Мюнхен — Пасов. I announce landing, mister colonel[71]. Тренировочный полет закончен. That’s all[72].