Он окинул комнату воодушевленным взором и вышел.
— А папаша Кодл, — он был в новом овчинном тулупе, с вышивкой, — рождественском подарке, — прибыл к вам от имени управления лагеря в качестве представителя самого Совета свободной Чехословакии, чтобы от всего сердца пожелать вам радостных рождественских праздников! Идите, молодцы, сюда, несите рог изобилия! — проговорил он и обернулся с театральным жестом.
Два носильщика наклонили широкий деревянный ящик, чтобы пройти в дверь, и его содержимое пересыпалось к одной стороне. Папаша Кодл швырнул свою широкополую шляпу на стол.
— Елочка, свечки, очарование домашнего уюта — я одобряю. — В уголках губ у него выступили пузырьки пены. — О, и Катушка здесь! Так, так, в такой день оттаивает каждое покинутое сердечко, и оно дождется, оно… — Он потерял нить и рукавом тулупа вытер потный лоб.
— Каждому по два яблока и по пять винных ягод! Да не отплатите мне за доброту дракой при дележе, банда вы этакая, ведь нынче сочельник. — Говоря так, Кодл весело ржал. Затем он схватил со стола чью-то бутылку и начал пить прямо из горлышка.
Штефанский инстинктом пьяного почувствовал в Кодле родственную душу. Вопреки всем нормам субординации, он облапил заместителя начальника лагеря и чмокнул его в щеку.
— Chrystus sie narodzil. Szczesliwe Wigilie![75]
— Куда ты лезешь? — набросилась на мужа Штефанская. Тщетно пытаясь оттащить его от Кодла, она барабанила по спине своего мужа маленькими смуглыми кулачками. Длинный, как жердь, Штефанский только счастливо смеялся и в порыве нежных чувств шершавой рукой погладил изумленного Кодла по щеке.
— А где же Ганочка, неужели она спит, кошечка? — Папаша Кодл направился в угол, тяжело поднялся на первую ступеньку лесенки и запустил руку под одеяло.
— Убирайтесь! — крикнула Ганка и повернулась к нему спиной.
— Однако, голубушка, знай, с кем говоришь! Я все же здесь начальник. Так вот она, благодарность за яблоки и инжир… — забормотал Кодл, тяжело спускаясь на пол.
— Оставьте ее, ей не по себе, — подошла к нему Ирена. Она достала из чемоданчика бутылку и налила полную кружку. — Выпейте за счастливое и веселое рождество.
— «The old Sam»![76] — воскликнул папаша Кодл. Он поднял кружку и торжественно стукнул каблуками. — «Войди в живот мой и не причини мне зла». — Единым духом выпил и, крякнув: — Нектар, черт возьми, — вытер губы рукавом овчинного тулупа. — Чего я никогда не прощу нашей паршивой республике, — продолжал он, — так это того, что она не сумела изготовить порядочного виски и в оставшейся ей краткой жизни теперь никогда уже не изготовит! Когда вернемся в Прагу и я в «Золотой короне» снова буду пить «The old Sam» и мечтательно смотреть через Влтаву на Вышеград, тогда я помяну тебя добрым словом, девочка. — Грузно ступая на пятки, Кодл выбрался из прохода между нарами, опустил руку в карман, набитый инжиром, вытащил одну ягоду и начал жевать. — Бронек, старый партизан, папаша Кодл чуть не забыл, что пришел сюда ради тебя!
Он встал перед мальчиком, широко расставив ноги, и приложил указательный палец к губам. Все затихли. Папаша Кодл вытянул из мехового воротника круглую взлохмаченную голову и, как заяц, стал шевелить ушами. Бронек так хохотал, что даже нары тряслись. Папаша Кодл поочередно поднимал брови и в то же время шевелил ушами; он вспотел в своей шубе и вытирал лицо платочком. В конце концов он вытащил из кармана большой апельсин и эффектным жестом бросил его мальчику.
К Кодлу подошел Вацлав.
— Вынужден обратиться к вам с просьбой. Скоро зима, а у меня только дождевик, — сказал юноша глухо. — Сюда поступают посылки с одеждой, дайте мне зимнее пальто, замерзаю.
Папаша Кодл дружески обнял его.
— Желающих много, но я возьму тебя на заметку. Немного терпенья, камрад.
Он обернулся к остальным.
— Желаю всем вам следующее рождество встретить дома! Слышали речь министра час тому назад? В новом году коммунизм получит если не свое Ватерлоо, так, по крайней мере, Березину. Очень обнадеживающая речь — не какое-нибудь рождественское краснобайство с пустыми обещаниями. Это объективная речь! Кто из вас не желал бы через год встретиться с папашей Кодлом на всенощной в храме святого Микулаша в Праге? Оставайтесь с богом, дети. Привет.
Его черная поношенная шляпа осталась на столе возле двенадцати порций фруктов. Капитан посмотрел на шляпу, затем взял ее и вышел вслед за Кодлом в коридор. Вернувшись, он положил одно яблоко и пять ягод инжира в свою шапку и направился в угол к двери, но на полдороге нерешительно остановился, подумал, вернулся к столу, вложил в шапку второе яблоко и все это высыпал на одеяло Бронека. Гонзик тоже отдал часть своих фруктов мальчику. Бронек широко открытыми глазами смотрел на это изобилие, крепко сжимая грязной ручонкой подаренную ему машину; его бледное веснушчатое лицо сияло непередаваемым счастьем.