Цыганка обернулась на ходу и, презрительно осмотрев Трунова с головы до ног, произнесла с сожалением:
— Ай, несчастье! Такой молодой и такой безголовый. Бедная мать, бедная жена!..
После этих слов процессия шумно погрузилась в автобус и укатила вдаль.
— Ты видишь? — торжествующе закричал Трунов жене. — Нет, ты понимаешь? Она же и знать не хочет обо всех этих тонкостях! Рожает себе да воспитывает, и горюшка ей мало! А ты расстраиваешься!..
— Да… — прерывающимся голосом проговорила Наташа. — А врач-то рассказывала…
— Ну и пусть! — горячо зашептал Трунов. — У нее работа такая, нам-то что теперь? Не надо так переживать, все обойдется. Ну не надо, Наташенька… Перестань, не плачь, сейчас придем домой и будем пить чай… Осторожно, здесь лужа… Оп, перешагнули! Вот и успокоились, вот и умничка… А на лекции больше не пойдем. Ну их!
Он поцеловал жену в висок и бережно повел домой.
В положенный срок у Труновых родился здоровый, розовый и крикливый карапуз…
«Выметайтесь, пожалуйста!»
(монолог водителя автобуса)
— Дорогие новосибирцы и гости нашего города! Автобус отправляется по маршруту: вокзал «Новосибирск-главный» — Гусинобродский жилмассив. Пожалуйста, своевременно компостируйте абонементные талоны. Желаю приятной поездки, дорогие товарищи пассажиры! Осторожно, двери закрываются…
— Остановка «ЦУМ». Уважаемые товарищи, здесь вы можете приобрести вещи, необходимые вам и вашим близким. Не скапливаетесь на задней площадке, проходите в середину салона. Осторожно, двери закрываются…
— Товарищи пассажиры, мы проезжаем мимо Центрального парка культуры и отдыха. К вашим услугам игры, аттракционы, лекции, гуляние. Бабушка с авоськой, на книжечку талонов нужно шестьдесят копеек, а вы передали пятьдесят. Пересчитайте, пожалуйста… Осторожно, двери закрываются!..
— Уважаемые товарищи, обратите внимание на серый двухэтажный дом справа. Он построен в начале века известным самодуром и золотопромышленником Перепреевым. Сейчас в доме детский сад… Гражданин в синей шапке, будьте любезны, пройдите в середину, не надо мешать людям.„
— Товарищи пассажиры! Сейчас восемь часов пятнадцать минут по местному времени. Температура воздуха десять градусов ниже нуля, атмосферное давление семьсот шестьдесят… Бабушка с авоськой, я же объяснял вам, надо шестьдесят копеек, а вы опять передали пятьдесят… Пересчитайте внимательнее, прошу вас!
— Граждане пассажиры, да продвигайтесь же вперед! Гражданин в синей шапке, второй раз повторяю, не стойте на площадке. Что вы, в самом-то деле! Осторожно, двери закрываю!..
— Следующая остановка… Бабуля, шестьдесят копеек надо, шесть-де-сят, поняла? А ты полтинник суешь! Живее там, на задней площадке, чего телитесь! Да пропихните вперед этого в синей шапке! Осторожнее с дверями, ч-черти!..
— Ну? Все влезли? А двери кто закрывать будет? А ты подожми ногу, если не влезает! Еще! Мало! Тогда не поедем. Не закроете — не повезу. А сломаете дверь — выдергой починю. Да не дверь — голову, голову. Чтоб не высовывалась… А мне плевать! У меня все равно обед через час!..
— А-а-а, завыли, голубчики? Вот каждый раз буду так тормозить, пока не утрамбуетесь, как следует. Ты, в синей шапке, проснись, говорю, не вались на стекло! Толкните его в бок, кретина… Бабка, ты опять здесь? Убери свои копейки, меня сейчас инфаркт хватит! Всех на конечной оштрафую!..
— Чего? Почему по середине дороги шпарим? А привычка у меня такая. Я ведь раньше трамвай водил… Кто крикнул: хорошо, что не танк? Хулиганье, всех в отделение свезу!..
— Чего орете? Чего орете, ухорезы? Остановки не объявляю? Сами должны знать, не маленькие. Ну, в окна смотрите… А вы проколупайте в инее дырку, раз не видать. Вот пусть этот, синий, дохнет — сразу лед проест. И если еще в кабину стучать вздумаете — экспрессом поеду! А вот так!..
— Все, конечная. Выметайтесь из салона, вредители! Выход в переднюю дверь! Все по трешке готовьте! А ты, бабка, червонец доставай. А за вредность, вот за что! Где там синий? Синий где, спрашиваю! В окно вылез, гад… Ничего, попадется он мне в рейсе, на узенькой дорожке… А ну, живо из автобуса, не рассуждать тут!..
— Уф-ф-ф… Вышли наконец-то. Сколько там штрафов-то набежало? Восемь, двенадцать… Ого, пятнадцать рубчиков! Неплохо для одного рейса. А квитанции на потом спрячу, пригодятся… Да вы не стесняйтесь, товарищи, заходите в салон, сейчас отправляемся!..
— Дорогие новосибирцы и гости нашего города! Автобус следует по маршруту: Гусинобродский жилмассив — вокзал «Новосибирск-главный». Местное время девять часов пять минут. Желаю приятной поездки, дорогие мои товарищи пассажиры! Осторожно, двери закрываются!…
Тихое утро
Ранним субботним утром я вышел на балкон, размотал леску, привязал покрепче грузило и забросил удочку вниз.
Хорошо в городе летом! Все в отпусках, на дачах… Я спокойно стоял, размышлял о Карпове и Каспарове, дышал воздухом — отдыхал. Чисто было кругом, свежо и просторно, как ни ни одной даче в мире.
Потом на соседний балкон вышел брюнет в майке. Он поставил ноги на ширину плеч, взмахнул руками и стал энергично сгибаться, разгибаться, доставать пальцами пол и хэкать. На половине упражнения брюнет заметил мою удочку, вздрогнул и начал медленно распрямляться.
Я внимательно следил за крючком.
— Ты что ж это, сало-масло, — сострадательно спросил брюнет в майке. — Рехнулся? Кто же так ловит, дурья башка?
Я молчал. Не люблю, когда незнакомые обращаются ко мне на «ты» и «дурья башка».
— Тебя спрашивают! Ты соображаешь, салажонок? Чего творишь-то?
Я молчал. Не люблю, когда чужие люди, пусть даже соседи, обращаются: «салажонок». Сам он салажонок порядочный, в майке с лямочками.
— Интеллигент, сало-масло, — не отставал брюнет. — Чего, отмалчиваешься?
— Вы видите, я удю?.. То есть, ужу… Видите? Вот и не мешайте, пожалуйста…
— Тебе не о том толкуют! — вскипел брюнет. — Ты какое грузило нацепил, чудило?
— Свинцовое, — ответил я сдержанно.
Брюнет так радостно и долго смеялся, что в двух квартирах захлопнули форточки.
— Свинцовое, видали? Оно же маленькое! Ты бы еще, сало-масло, вовсе без грузила закинул. На донник надо, ветер какой, сечешь? У тебя нету, так и скажи. Погоди, я принесу… Переброшу!
— Не надо ничего перебрасывать! — запротестовал я, но было уже поздно. Брюнет мигом слетал к себе и швырнул мне здоровенную свинцовую блямбу, отлитую, вроде бы, в суповом черпаке. Я едва сумел увернуться от снаряда.
Энергичный брюнет еще немного пораспоряжался — как привязывать да как забрасывать — наскоро доделал зарядку и убежал к себе завтракать. Из его квартиры на весь двор разносился жизнерадостный, победительный смех.
Я продолжал удить. Во дворе начали появляться люди. Вышел Петраков со своей овчаркой Джильдой. Затем Скарабеева с бульдогом. Потом Брыскин с эрдельтерьером. Потом Чутуева, Акуло и Перпиньян с собаками. Потом еще девять человек с собаками, собачонками и собачищами.
Во дворе стало шумновато. Собаки страшно радовались друг другу, а хозяева не очень. Собаки изо всех сил виляли хвостами и остатками хвостов, а у кого и остатков не было — просто лаяли что есть силы. Хозяева ничем таким не виляли, постно здоровались и спешили к своим газонам. У каждого на дворе был свой закрепленный, законный участок — чтобы не смешивались ценные породы.
На меня хозяева не обращали внимания, поглощенные утренними собачьими проблемами. По ним сразу было видно, что собака — это не игрушка, а прежде всего ответственность.
Я удил, стараясь не смотреть вниз, так как с детства боюсь высоты. Из окна этажом выше за мной вела наблюдение Еврипидовна, старушка, проведшая жизнь в кулуарах. Когда я случайно оглядывался, Еврипидовна ойкала и пряталась за двойную маскировочную штору. Я старался не оглядываться.
Собаковладельцы удалились, держа поводки накоротке, чтобы ненароком не смешать породу. Во дворе опять стало тихо. Но ненадолго. Снизу раздался грохот засовов, длинный ржавый скрип и шаркание. Из столовой, занимавшей первый этаж нашего дома, появился ночной сторож Григорьев. Он был обут в грязные валенки, держался за поясницу и жевал неизменную морковку.