Ольга решила познакомить Маню с Авшаломом, сыном Фанни и Лолика. Это был пылкий, чувствительный юноша, отважный в поступках и речах. Ольга надеялась, что он окажет на девушку благотворное влияние. Авшалом жил тогда у Ольги и Иеѓошуа и изучал французский язык. В своем племяннике — личности яркой, незаурядной — Ольга видела некоторое сходство с Маней. Она считала, что знакомство пойдет на пользу обоим молодым людям.
По ночам Маня в одиночестве отправлялась на берег моря. Рев волн сливался с криком ее души и немного облегчал страдания несчастной. За ней на большом расстоянии следовала мужская фигура. Это был Нахум, озабоченный, напряженный, готовый к действию. Маня наотрез отказывалась, чтобы кто-нибудь, даже брат, сопровождал ее в ночных прогулках. Поэтому Нахуму приходилось держаться от нее вдалеке. Иногда она уходила бродить среди песков, а иногда бежала по воде, покуда хватало сил, и останавливалась, задыхаясь, протягивая руки к морю, словно совершала магический обряд, возвращавший ее туда, к далеким друзьям. В ненастные дни, когда страшные ливни и молнии низвергались в грозную морскую пучину, она убегала из дому, чтобы раствориться в бушующей стихии.
Тянуло Маню и в порт, куда она ходила по ночам, чтобы смотреть на прибывавшие корабли. Долгие часы простаивала она, глядя на черную бурлящую воду, освещаемую лишь мерцанием маяка. Каждый раз при виде высаживающихся пассажиров девушка испытывала невыносимое болезненное ощущение отлученности от дорогих ей людей.
Нахум рассказал Ольге о ночных прогулках сестры, и необычное поведение Мани вызвало у нее одновременно жалость и уважение. Она ведь сама мучительно переживала, когда, приехав «навестить» родных, обнаружила, что они решили хитростью разлучить ее с Федоровым. Ольга — единственная из всех — понимала эту девушку с разбитым сердцем, в ней она словно видела свое отражение в зеркале.
Однажды зимней ночью Ольга решила пойти вслед за Маней. На дворе бушевало ненастье. С моря донесся прерывистый гудок, и маяк ответил ему вспышкой света. Горько-соленая темная вода разбивалась о скалы и пенилась, точно в дьявольском котле. Маня сидела на большом камне, обняв голову руками, и глухо, безнадежно рыдала. Через несколько минут, показавшихся Ольге часами, она встала со своего мокрого, холодного сиденья и поплелась в сторону дома. Тогда Ольга догнала девушку и ласково тронула ее за плечо.
«Видишь вон там скалу, которую освещает маяк? Волны заливают ее, а она все равно серебрится при луне…»
Маня шла дальше и не отвечала.
«С нами ты будешь свободна, понимаешь? Ты меня слышишь?»
Мощный удар морской волны о берег заглушил слова Ольги. Ветер сбивал с ног, обдавая женщин холодной соленой водой.
Маня молча шагала дальше.
«Здесь даже Андромеда вышла на свободу. Ее хотели принести в жертву чудовищу, а она спаслась у этой скалы. Здесь и ты спасешься, обещаю!»
Слова Ольги тонули в завываниях ветра. Дождь хлестал прямо в лицо.
«В России тебе была предназначена роль жертвы. Там тебе пришел бы конец. Чудовище по имени „русская революция“ поглотило бы тебя. Хватит! Андромеда спаслась, и ты спасешься. За ней пришел Персей и превратил чудовище в камень, а тебе на выручку пришли твои братья. Им ты обязана жизнью, понимаешь?»
Маня не отвечала. Может быть, она плакала, но плач ее сливался с ревом ветра и дождя.
То, что Ольга тратила на несчастную девушку огромные душевные силы, было нужно прежде всего ей самой. Удивительная вещь — эта маленькая молчаливая революционерка со своим душевным смятением давала ей то, чего не могли дать муж, родители, братья и сестры. Помогая Мане, Ольга помогала себе.
Спасаясь от дождя, женщины зашли в хибару, где жила Маня. Ольга попыталась зайти с другой стороны: «То, что мы здесь делаем, по существу, мало отличается от того, что ты делала в России. Мы тоже боремся за новое общество, только здесь этим занят твой народ».
Маня по-прежнему молчала, но Ольга не сомневалась, что она услышала каждое слово.
Как-то раз, идя к Мане, Ольга подумала, что имеет смысл познакомить ее с молоденькой учительницей Софьей Звенигородской, которая привезла из России группу детей, осиротевших после кишиневского погрома. Ольга знала, что кишиневские события сыграли определенную роль в прошлом Мани, и надеялась, что встреча с сиротами пробудит ее к жизни. Страдания сирот были невыдуманными, в отличие от болезни Нахума. Это было важно; Ольга по себе знала, как тяжело во что-либо поверить, единожды обжегшись на лжи.