К середине вечера я был в подпитии. Не улакался в нулину, но изрядно захмелел. Радовало то, что способность мыслить, причем довольно логично, и двигаться самостоятельно я не потерял. Мы с Настей несколько раз танцевали под медленную музыку, в то время, как половина присутствующих, в том числе и несравненная парочка Диман да Марья, предпочитали что позажигательнее. Михаил наблюдал за нами, оценивающе разглядывал Настю и просто сверлил взглядом мою спину, но в общей беседе не участвовал и к нам не подходил.
А когда шефиня решила публично поблагодарить юриста фирмы за профессионализм, то выяснилось, что Загородский пропал. Свиридов сказал, что его друг вышел покурить и скоро должен вернуться, поэтому с похвалой придется подождать. А у меня прямо глаза загорелись от неожиданно свалившейся на меня удачи. Я же теперь мог с ним поговорить. Тет-а-тет.
Свиридов в момент высочайшего восторга на моем лице как раз смотрел в мою сторону, а потом вдруг внезапно подошел к Насте и галантно спросил:
— Настя, не окажете ли вы мне честь потанцевать со мной? — девушка полностью стушевалась и воззрилась на меня как на спасательный круг.
— Иди-иди, потанцуй. Мне все равно нужно отлучиться, Настюш, — как можно терпеливей сказал я и старался изо всех сил не выбегать из зала. А сердце радостно забилось от предвкушения чего-то еще мне неизвестного.
Загородский обнаружился у себя в кабинете, как я и предполагал. Он стоял у открытого окна и курил, держа в другой руке бокал с шампанским. Он был похож на красивого хищного зверя, отдыхающего в тишине после неудачной охоты. Михаил смотрел сосредоточенно на определенную точку за окном, а я мог только приближаться к нему. Странным образом, все слова куда-то пропали. И своим захмелевшим мозгом я решил, что просто молчать с ним вдвоем — уже счастье. А потом подумал, что распустился, как сопливая девчонка и во всей этой романтической чуши потерял свое мужское эго.
Сейчас он был таким же, как и в день выпускного вечера. Таким же, как когда-то стоял у школы. Таким же красивым и опасным.
— Удивляюсь, как у тебя еще легкие не сгнили, — это было все, что я сказал. Он повернулся, и в темноте его глаза стали сверкающе-черными.
— Что ты здесь делаешь, Калинин? — голос уставший.
— Ищу тебя. Ты обломал шефине твою публичную похвалу.
— И ты пришел, чтобы мне об этом поведать? — снова чуть насмешливый тон. — Возвращайся, я сейчас приду.
— На самом деле я пришел, чтобы … — я недоговорил, потому что просто подошел к Загородскому вплотную и поцеловал. Просто дотронулся губами до его губ в легком нежном прикосновении. Он не ответил. Я поднял на него взгляд и увидел, как это чудовище хмурится.
— И зачем ты это сделал? — вполне глупый вопрос.
— Затем, что захотел,— такой же глупый ответ.
— Исчерпывающий ответ. Калинин, ты просто перепил.
— Миш…
— Пойдем, — Загородский направился к выходу. Я разозлился. Нет. Пришел в бешенство.
— Ну почему ты никогда не даешь мне сказать?! Почему никогда не слушаешь?! — почти орал я.
— Что?
— Я поцеловал тебя, потому что захотел! И буду целовать еще! Потому что хочу! — я подходил к нему все ближе и ближе, не давая возможности опять сбежать. И теперь уже впился в его губы жадным поцелуем, на который он не сразу, но неистово начал отвечать. Лишь потом, оторвавшись и пытаясь восстановить дыхание, произнес:
— Тем, ты что творишь?
— Я просто хочу тебя, Миша… — и я снова хотел ощутить вкус его губ, но:
— Ты уверен в том, что говоришь? Иначе….
— Иначе что?
— Иначе я уже не смогу остановиться. Не захочу прекратить и….— мне порядком надоел его словесный понос, и жутко хотелось кусать его губы, чувствовать их мягкость и упругость, поэтому пришлось заткнуть Загородского самым действенным способом. Последним, что я явственно услышал перед тем, как впасть в блаженство, был щелчок дверного замка…
Михаил вжимал меня в свое тело, словно боясь, что я в любой момент могу его бросить. В тишине кабинета и темно-синего неба за окном было слышно лишь наше прерывистое дыхание и шорох одежды. Я невольно залюбовался его телом атлета, его мыщцами, играющими под кожей и стройностью длинных ног.
— Ты должно быть не в курсе, но, смотря так пристально, можно запросто смутить человека, — начал вновь разглагольствовать Загородский. Я понял, что это еще одна попытка дать мне одуматься и уйти, но как говорил дядюшка Кутузов: «Некуда отступать. Позади Москва». Да и не хотелось.
— Заткнись и поцелуй меня…
Хорошо, когда на рабочем столе нет ничего лишнего. Можно просто смахнуть все это на пол, опасаясь лишь за сохранность казенного ноутбука. Но я же программист. Я починю.
Загородский повалил меня на стол, едва касаясь губами каждого миллиметра моего разгоряченного тела. Я чувствовал аромат его парфюма, запах сигарет и пробовал губами солоноватый вкус его кожи. Этого было достаточно, чтобы мне полностью снесло крышу. А Михаил продолжал мучить меня, кусая губы и шею, зализывая свои только что оставленные метки, заставляя меня дрожать всем телом от сладостного удовольствия. Он проложил языком дорожку от моей груди до изнывающего без его прикосновений члена и слегка поцеловал головку. Затем вобрал мой напряженный орган в рот и начал плавное движение вверх-вниз. А я был слишком шокирован и отдался тем новым ощущениям, которые испытывал впервые. Я позорно стонал. Просто не мог сдержаться. Слишком хорошо мне было. Поэтому я даже не сразу заметил, как внутри меня оказались его пальцы.
— Я должен тебя подготовить, — объяснил Загородский, выпуская мой член, переставая меня сладостно пытать и покрывая поцелуями мое тело. — Прости, смазки нет, будет немного больно.
Но я его не слышал, потому что выгнулся дугой от внезапного болезненно— сладкого ощущения.
— Еще…Еще… — сквозь мерцающую пелену я видел, как Михаил улыбнулся и произнес: «Нашел». Затем я возмущенно простонал, так как его пальцы покинули меня, и осталось лишь болезненное ощущение незавершенности.
— Расслабься, Тем, — шепотом, срывая дыхание, предупреждает Михаил и чуть прикусывает мочку уха. А мне остается только прильнуть к его горячему сильному телу и обхватить ногами его поясницу…
…Боли почти не было…Только некий дискомфорт, переросший в чувство заполненности…И мучительное удовольствие от движения его руки на моем члене в такт толчкам внутри меня…И мои руки, беспорядочно скользящие по его влажному телу, исследующие его шелковые темные волосы…Мои то ли стоны, то ли вскрики, тонущие на его горячих губах…И острые сладостные искры восторга, когда Михаил задевал какую-то чувствительную точку внутри меня…И последний резкий и глубокий толчок перед тем, как провалиться в состояние эйфории…
И мир, который я знал, рассыпался на миллионы разноцветных осколков…
Мы ничего не говорили. Просто восстанавливали дыхание. Просто полулежали на его рабочем столе. В его рабочем кабинете. Я пытался определить всю ту какофонию чувств, которая внезапно захлестнула меня, и глупо улыбался. Понятия не имел, что делать дальше, но был безумно счастлив и доволен. Как никогда в жизни. Как ни с кем в жизни.
Загородский закурил. Он вдыхал едкий табачный дым, в то время как лицо его выражало глубокую задумчивость. А у взгляда было необычное выражение — смесь удовольствия, радости, страха и боли.
— Миш… — я провел ладонью по его напряженному лицу, но не получил никакой реакции.
— Потом, Тема. Все потом, — и он поспешно начал одеваться. А я ничего не понимал. И от этого становилось больно до слез.
Загородский уже почти оделся, когда в тишину кабинета, пропитанного страстью и сексом, ворвался трезвон мобильного телефона. Я все мог слышать.
— Загородский, черт тебя дери!!! Где ты? — я впервые слышал, как Свиридов орет. — Тебя нет уже около часа! Мне надоело тебя покрывать! Быстро возвращайся! И кстати, Калинин пошел тебя искать, — блин, я что, правда, настолько предсказуемый?!