Все очень просто это объясняет, что в древности были, якобы, долгожители.
Иначе не объяснить, почему за шестьсот лет жизни рождались у них по одному, или по трем дитям.
— Получается, получается, что нам сейчас, если по восемнадцать лет, то, то… — Мелисса шевелила розовыми губками и загибала пальчики.
— Мелисса, я подсчитаю на калькуляторе, – я пододвинула к себе сумочку с телефоном.
— Нам по двести шестнадцать лет в древнем исчислении, – я взглянула на экран и раскрыла ротик. – Мы уже того, опоздали.
Спасибо тебе, Ванесса, что превратила нас из древних старух в двухсотлетних девушек.
— Из восемнадцатилетних девушек в древних старух, – Мелисса поправила мои подсчеты.
— Поэтому я и тороплюсь выйти замуж, – Ванесса склонила головку к правому плечу.
— Теперь понятно, почему я иногда чувствую себя по утрам разбитой, — я рассматривала пятна на коже. – Трупные пятна появились.
— Не трупные пятна, а старческие, – Мелисса безжалостно меня добивала.
Я надеялась, что Мелисса меня утешит, а она, наоборот, нагнетала и нагнетала.
Впрочем, Мелисса меня насквозь знает, и психолог отличный.
Недаром шутила, что она мой друг психоаналитик.
Если меня утешать, то я успокаиваться не стану, а буду ныть и накручивать себя.
Но, если соглашаться со мной, то я из духа противоречия буду не соглашаться, тогда получится, что я не соглашаюсь сама с собой, поэтому спорю и доказываю себе, что я не права.
— Не старческие пятна, а веснушки, – я высунула язычок и сказала Мелиссе: — Бе!
— Четырнадцать лет – граница, шестнадцать лет, семнадцать, восемнадцать, – это значимые дни рождения для девушек.
Для парней все равно, сколько ему лет, и когда он родился.
От возраста парня не зависит его детородная функция.
— Правда? – Мелисса вытянула губы дудочкой.
— А ты проверь на парнях разного возраста, – я отомстила подружке за мои старческие пятна.
— Девятнадцать лет для девушки – переходный возраст, – Ванесса вздохнула.
— Не горюй, Ванесса, тебе еще нет девятнадцати, — я похлопала ее по плечу.
— Зато двадцать – все равно, что граница штата, – Ванесса надула тонкие губки.
Они у нее плохо надуваются.
Надутые губки легко надуваются, а сдутые – с трудом. – После двадцати лет я продержусь до двадцати двух.
Двадцать два года для девушки – не двадцать, но и не двадцать пять.
Двадцать пять – серьезная черта.
До двадцати пяти – девушка, после двадцати пяти — молодая женщина.
— Ух, ты, а я и не знала, как девушка превращается в женщину, – Мелисса захихикала. – Оказывается, нужно подождать до двадцати пяти лет.
— Мелисса, у нас серьезный разговор, – я выпятила нижнюю губку. – Ты бы лучше записывала, что говорит Ванесса.
Вдруг, пригодится.
— Зачем мне записи, если я в любой момент могу позвонить Ванессе и спросить совет, – Мелисса в порыве приобняла Ванессу за плечи, но тотчас снова отстранилась.
Я поняла чувства Мелиссы.
Ванесса пока для нас загадочная, неизвестно, как поступит.
Вдруг, как в фильмах о девушках очень близких подружках?
— В двадцать пять лет – очередной брак, – казалось, что Ванесса мечтает, как можно быстрее закончить подсчет.
Придумала ли она план выхода замуж и разводов по годам заранее, до нашего прихода, или сейчас берет из головы? – Потом – в тридцать лет, в тридцать пять, в сорок, в сорок пять, и, наконец, в пятьдесят, – Ванесса, словно сдулась. — Пятьдесят – конец, делу венец.
— Не превращайся в женоненавистницу, Ванесса, – я пожала подружке руку. – Пятьдесят – не возраст для женщины.
— По старому летоисчислению ученых и Ванессы, пятьдесят лет сейчас, это шестьсот лет в библейской древности, – Мелисса решила выступить безжалостным прокурором. – После шестиста лет вряд ли можно ожидать, что женихи будут атаковать почтенную старушку.
— В пятьдесят лет, в шестьдесят, в семьдесят, в восемьдесят, в сто лет выходят замуж, – Ванесса плавно соскользнула в бассейн.