Среди этих молодых людей не нашлось никого, кто был бы способен выступить против Пикассо, обратить против него новое оружие, противопоставить ему еще большую остроту, обойти аббата Мореля, развернуться и ударить в лоб.
Спешу сказать, что не в моей компетенции судить, насколько тот или иной факультет способен нам помочь. Полагаю, что факультет естественных наук ориентирован на решение определенных задач и точные исследования скорее, нежели филологический. Там больше исследователей, чем педагогов. Я полагаю также, что виноваты в этом преподаватели и оправдывает их лишь то обстоятельство, что, желая пробудить разум своих подопечных, они наталкиваются на их лень и нежелание сойти с проторенной колеи.
Кроме того, я констатирую — прекрасно сознавая, что политика играет теперь наиглавнейшую роль, — до чего учащаяся молодежь реагирует редко и вяло.
Я не требую ничего невозможного. Речь вовсе не идет о каком-нибудь серьезном исследовании за рамками программы или о понимании глубинных тонкостей политики, от которой мы и сами далеки. Я хочу от учащихся спонтанной тяги к тому, что выходит за пределы обыденного, а еще, чтобы они задумались над словами Жака Ривьера {120}: «Есть время смеяться над другими и время, когда смеются над вами».
Месье Бержере {121} вел себя как мудрец, когда долго держал в ладонях руку месье Ру {122}, только что закончившего чтение своей символистской поэмы. Он боялся осквернить неведомую красоту.
Но не этой парламентской осторожности я хочу от учащихся. Я хотел бы, чтобы они были неосторожны и приходили в восторг от того, что их поражает. Я знаю преподавателей моложе, чем они.
Когда-то давно, выступая в Коллеж де Франс, я первым делом отправился к декану. Пока я поднимался по лестнице, меня одолевали воспоминания о многочисленных выговорах которые мне довелось выслушать. Но декан оказался стариком, очаровательным и необыкновенно юным. «Не доверяйтесь нашим студентам, — сказал он. — Они записывают только даты и предпочитают, чтобы их не трогали».
Я растолкал их. Хороший метод. Если они что и помнят, то только встряску. Эта встряска на некоторое время выбивает их из колеи.
Обобщу. Я не настолько выжил из ума, чтобы полагать, будто орда студентов может каким-то чудом познать то, чему и научить нельзя. Я бы только хотел, чтобы они не подрезали свои усики-антенны подобно тому, как с гордостью срезают первые волоски на подбородке. Эти усики пригодятся им, чтобы ловить сокрушительные волны, излучаемые красотой. Хоть как нибудь, с грехом пополам.
О красоте
Красота — одна из хитростей природы, нужная для того, чтобы привлечь живые существа друг к другу и добиться от них содействия.
Но природа применяет эту хитрость в высшей степени беспорядочно. Человек называет это пороком, свойственным всем живым видам. Механизм порока действует вслепую, зато природа любой ценой достигает своей цели [25].
Нам трудно себе представить, чтобы подобный механизм мог распространяться на звезды, потому что свет, по которому мы узнаем их, является либо отраженным, либо, как и всякий свет, знаком распада. Человек полагает, что звезды нужны ему в качестве люстры — правда, видит он их в момент разрушения или гибели.
Разумеется, этот гигантский механизм работает в жестком режиме.
Даже нежнейшие любовники вносят в него свою лепту. Их поцелуй — чуть ослабленное присасывание вампиров, ритуал, имитирующий выпивание крови любимого существа, акт обмена кровью.
Эта жажда чужой крови еще сильнее проявляется в движении губ, засасывающих кожу, точно медицинская банка, затягивающих кровь так сильно, что возникает синяк — метка, соединяющая в себе вампиризм и эксгибиционизм. Это пятно свидетельствует о том, что человек, носящий его — как правило, на шее, — является жертвой другого человека, который любит его настолько, что хочет вырвать все его естество и смешать со своим.
Цветы изначально были и остаются наивной ловушкой. Я наблюдаю за ними в экспериментальном саду, где скрещивают виды. Роскошь, которую мы им приписываем, для них не существует, а цвет и запах служат лишь для того, чтобы заявить о своем присутствии посредникам их любви.
Позабыв о наших размерах, мы можем представить себе этих рыцарей (насекомых) в полупрозрачном дворце, в светлых, просторных и благоухающих покоях.
25
Сучки лезут на кобелей. Коровы покрывают коров. Такой беспорядок иногда становится правилом. До прихода миссионеров у островитян это было в порядке вещей. Надо же было как-то ограничивать рождаемость.