— Слушай, Колька, а ведь получилось! Честное слово, получилось! Я бы сказал, даже здорово вышло…
— Да ты бы оделся хоть. Замерзнешь!
— Верно, одеться надо. Сейчас в цех пойду. Вот, Клавдия Афанасьевна, получайте. Досрочно написал! Посмотрим, какое у нее будет выражение на лице. Ничего, ничего, Колька, и у нас, оказывается, характер есть!
Он был так возбужден, что чуть не порвал рубашку, надевая ее на себя. Взяв мыло и полотенце, чтобы пойти умываться, не утерпел и еще раз вернулся к столу, чтобы перечесть стихотворение.
Скрипнула дверь, Коля уходил в умывальную. Саша бурно рванулся вслед за ним.
— Подожди, Колька, мыться вместе пойдем!
Звонко шлепая тапочками, он вихрем промчался по тихому коридору, и вскоре из умывальной донеслись громкое покрякивание и всплески. Саша лил на себя воду пригоршнями и приплясывал перед умывальником не то от холода, не то от избытка сил.
Затянутое причудливыми морозными узорами окно заискрилось в лучах солнца.
Глава пятая
У ЭЛЕКТРОПЕЧИ
В первый же час после обеденного перерыва с конвейерами что-то случилось. Все меньше и меньше проходило пустых тележек. В конце концов некуда стало выставлять готовые формы, незалитые опоки. Они по три, четыре раза кружили мимо формовщиков. Вскоре конвейер остановился. Неподвижно замерла вся вереница тележек с черными кубами на площадках.
— Чорт знает, что делается! — зло пробормотал Алеша, прекращая работу.
Он посмотрел вдоль линии формовочных станков: все рабочие перестали набивать опоки, остановились и два соседних конвейера. Окно электропечи в дальнем конце цеха еще светилось огнем, но в огромной пасти вентилятора, нависшей над куполом печи, уже не было видно языков пламени и дыма. Плавка была остановлена.
«Неужели авария?» — встревоженно подумал Алеша и направился к плавильному пролету, чтобы узнать, что там случилось.
У последнего станка, облокотившись на столик для стержней, стоял Гриша Малинин и, позевывая, смотрел на подходившего Алешу. Он кивнул ему и засмеялся:
— Идешь узнать, что стряслось? Информирую: электрод сломали… — Он зашагал рядом с Алешей. — Пойдем, пойдем, посмотрим! А ты говоришь: дорога каждая секунда! Чего стоит твоя секунда, когда сейчас полетят часы?
— А ты, кажется, рад простою? — хмуро спросил Алеша.
— А что толку — унывать? Ах, простой. Ох, простой. А он каким был, таким и остался — ни капельки короче не стал… Эх, Алешка, Алешка!
— Что Алешка?
— Симпатичный ты был бы парень, если бы не такой серьезный. «Мне скучно и грустно, и некому руку пожать…» — фальшиво пропел он.
Алеша досадливо поморщился: «Ну, и болтун! Как не надоест человеку все время шута из себя строить?»
Но совершенно неожиданно Гриша стал серьезным и даже озабоченным.
— Ты много сегодня выставил, Алеша?
Алеша подсчитал в уме свою почасовую выработку.
— Сто восемьдесят, пожалуй, будет.
Что-то, похожее на невольное уважение, мелькнуло в глазах у Гриши.
— Это ж полторы нормы! И как ты успел?
— Успел.
Гриша вздохнул:
— А я все настраивался да налаживался. Хотел после обеда поднажать, а тут электрод сломался, вот и нет у меня ни шиша. Грущу и сожалею. — И в самом деле, что-то, похожее на сожаление, появилось у него в глазах. Он задумчиво засунул руки в карманы и засвистел.
«Однако зацепило его! — с удивлением подумал Алеша, заметив эту чуть приметную перемену в Грише. — Не такой уж он бесчувственный, каким кажется…»
Они дошли до плавильного пролета, и задумчивость исчезла с гришиного лица так же быстро, как появилась.
— Мир приятному обществу! — громко провозгласил он, подходя к столпившейся у электропечи кучке формовщиков и выбивщиков. — Что, мужички, дождались большого простоя? Сердце радуется, когда я гляжу на ваши ликующие лица!
Озорно блестя глазами, он смеялся и как бы не замечал направленных на него неприязненных, хмурых взглядов. Все молчали, но на Малинина это угрюмое молчание не произвело никакого впечатления.
— Что, дядя Вася, пошабашили? Не цех, а сплошной дом отдыха, верно? Я в восторге! — обратился он к вагранщику Савельеву, прозванному в цехе «дядей Васей» за высокий рост, степенность и невозмутимость.
— Затарахтел, краснобай! — пробормотал Савельев и на мгновение вынул изо рта коротенькую трубочку. Он сунул трубку обратно в рот и отвернулся.
Малинин насмешливо осмотрел широкую спину Савельева:
— Что я вижу, мне подставили спину! Ах, так! Вам неприятны наши речи? Отлично! Мы удалимся в мир иной! — и Гриша направился к пультовщице, которая стояла у открытых дверей пульта управления.