С вездеходом Клаве пришлось ехать самой. Надо же было показать место, где брошена машина.
Еще издали она заметила, что у трехтонки по-хозяйски раскинут костер. Над ним грел руки человек в огромном тулупе. Услышав рокот вездехода, он ухватился за берданку и наставил дуло на подъезжающих:
— Стой, стрелять буду! Кто такие?
— За машиной приехали. А ты кто?
— Я — охрана. Ваша машина, что ли?
— Наша.
— Номер?
К счастью, Клава запомнила номер:
— НГ 08-33.
— С места не трогайтесь, я номер погляжу.
Он вытащил из костра головню и посмотрел номер.
— Совпадает. Похоже, что не врете.
Охрана подошла поближе и оказалась пожилым колхозником.
— Здравствуйте! — добродушно сказал он. — Закурить не найдется?
Выяснилось, что ехавшие с сеном колхозники заметили брошенную в поле машину и доложили председателю. Тот выслал на ночь охрану: государственное добро, мало ли что может случиться.
К утру машину доставили в автоинспекцию.
Клава устроилась в общежитии и, даже не вздремнув, пошла в педучилище сдавать экзамены. Отвечала она плохо. Девушке отчаянно хотелось спать. Глаза слипались, в сознании возникали видения горных хребтов, маленькая, занесенная снегом трехтонка, бородатый колхозник в огромном тулупе, пьяный Сережа.
Экзаменаторы только покачали головами: как мог Афанасий Ильич Волнов, хорошо известный в округе старый учитель, выпустить родную дочь таким недорослем? Педагогическая загадка!
Через два дня Клава успешно сдала все экзамены в автомеханический техникум. Но первый день самостоятельной жизни остался памятным навсегда. Она впервые в ту ночь приняла на свои плечи ответственность за коллектив — правда, маленький и случайный, — стала его вожаком. С той ночи чувство ответственности за все, что происходит рядом, в окружающей жизни, не покидало ее.
— Я поставила себе за правило — не посматривать на жизнь со стороны, а вмешиваться в нее, направлять в лучшую сторону. В этом, по-моему, самое главное, если хочешь быть хорошим коммунистом или комсомольцем.
Часы над диваном пошуршали и разразились одним, но очень громким ударом.
— Алеша, уже половина двенадцатого! Когда же ты спать будешь?
— Высплюсь! — беспечно ответил Алеша.
Он смотрел на продолговатое тонкое лицо Клавы, пересеченное на лбу прядкой светлых волос, на прямые брови и лучистые, ласковые глаза. Какой же она была в ту ночь, четыре года назад, когда и теперь еще выглядит совсем девочкой?
— Хорошо поговорили, Алеша? Правда?
Вооружив его старыми, очень теплыми и мягкими варежками из козьего пуха — подарком матери, Клава проводила Алешу на крыльцо и сама подняла ему воротник пальто.
Он зашагал по улице, а Клава смотрела ему вслед. Высокий, плечистый, в новом пальто, он уходил размашистой походкой. Кожаный верх шапки мутно поблескивал при свете фонарей, снег под ногами то поскрипывал, то густо трещал…
Алеша не замечал на пустынной улице ни фонарей, ни увитых кружевами инея кленов. Его целиком заполняло особенное, теплое и радостное чувство. За эти часы он точно породнился с Клавой, она стала самым близким, милым, желанным человеком. «Неужели любовь?» — Алеша остановился на полном ходу.
Сердце отозвалось радостно и ликующе: «Да!» И тут же забилось частыми, сильными ударами…
Глава десятая
ЕСТЬ НА УРАЛЕ ЗАВОД
Оставшись один, Коля решил еще подремать до начала третьей смены.
Он уже совсем было закрыл глаза, когда до него донеслись звуки музыки. Они были такие слабые, чуть слышные, что Коля даже подумал: уж не во сне ли это грезится ему?
Приподняв голову, он посмотрел на коробку репродуктора. Репродуктор молчал. Да и музыка не походила на ту, которая всегда неслась из репродуктора. Там все время потрескивало и слегка гудело, а эти звуки были чисты и прозрачны, как биение ключевой воды.
От того, что происхождение звуков было непонятно, они казались особенно прекрасными, чарующими, и Колю охватило непонятное волнение.
Он встал и заходил по комнате. Открыв дверь в коридор, почувствовал, что звуки усилились. Где-то в одной из комнат играли на баяне.
Уж в чем-чем, а в таких делах Коля разбирался: отец был лучший в селе гармонист. Редко давал отец Коле гармонь — очень берег ее. Она ему осталась еще от деда, первым из Курской губернии переселившимся в сибирские степи. Была она старинная, с колокольчиками, но голосистая и звонкая, как новая. Отец не позволял даже выносить гармонь куда-нибудь, разрешалось играть только дома. А как хотелось пойти на школьный вечер, повеселить ребят!