Новенький вагон, видимо, нравился не одному Алеше. Внизу, на нижних полках, пассажиры тоже разговаривали о нем. Они хвалили чистоту отделки, заботу об удобствах для пассажиров. Молодой железнодорожник рассказывал о том, как испытывали первые опытные образцы.
— Первое испытание — столкновение с встречным грузом. Скорость — 35 километров в час. Разгонят, разгонят навстречу друг другу да как трахнут! Только гром стоит!
— А вагон? Ничего? — любопытствовал старичок в темном суконном костюме. Он чувствовал себя в нем непривычно и все время обдергивал и ощупывал складки. В вагоне его звали Филиппом Игнатьевичем, а ехал он откуда-то с Алтая, где работал бригадиром в колхозе «Путь к коммунизму».
— А что вагону сделается? — говорил железнодорожник. — Цельнометаллический. Каким был, таким и остался, только на лобовой части небольшая вмятинка… Потом подняли на сто метров в вышину и — вниз! Как ахнут!
— Ишь ты! И тоже ничего?
— Ничего.
— Видишь ты, какое дело! — удивленно развел руками Игнатьевич. — Значит, можем ехать с полным спокойствием?
— Вполне.
Пассажиры менялись в купе часто, ехали на недалекие расстояния, это были чаще всего командировочные.
Сначала они разговаривали о том, что с ними произошло в областном центре, но чем ближе подвозил их поезд к районному центру, тем больше было разговоров о районных делах.
Родные места свои они знали до мелочей: стоило поезду прогрохотать по какому-нибудь небольшому мостику, как кто-нибудь вскакивал и бросался к окну:
— Ну, границу свою проехали! Скоро дома буду…
Человек жадно смотрел в окно. Глаза теплели и ласково отмечали все то новое, что появилось в районе за время отсутствия:
— Ага, краснолучевцы закончили-таки новый скотный двор! Вон какой! Тепло будет скотинке…
Проходило несколько минут, и тот же пассажир снова сообщал:
— Новожизневцы провели электричество, вон столбов сколько понаставили… Смотрите, школьники пустырь весь садом заняли! Ай, да Юрий Николаевич! Большой любитель садоводства, и школьников своих к тому приучил…
Но вот за окном показалась зеленая трехтонка. Она неистово буксовала в каком-то ухабе. И пассажир морщился и вздыхал:
— Сколько раз сорокинцам говорили, чтобы синюхинский мост наладили, а они все медлят. Ничем их не прошибешь!
Алеша тоже смотрел на натужливо вздрагивавшую в ухабе машину, на быстро крутившиеся в сугробе задние колеса, на торопливого пассажира, несущего охапку хвороста, которую он собирался бросить под колеса, — и тоже досадовал на сорокинцев. Чего им стоило мост починить? Так ведь нет, допустили такое безобразие! Выведут из строя машину, непременно выведут! И ему становилось жалко грузовика, в котором он — по угловатым крыльям, по яркозеленой окраске — узнал машину уральского завода.
Все, что делалось в степи, тотчас же находило отклик у тех, кто стоял у окна.
— Путейцы-то как подтянулись нынче! Смотрите, образцовый порядок на рельсах! — говорил кто-нибудь.
И все поворачивались к окну, критически оценивали работу железнодорожников. Блистая рельсами, тянулась в снегах черная лента дороги, и рядом с нею раскинулась сеть узких, прокопанных в снегу траншей.
Траншеи были пробиты добросовестно и аккуратно, точно по ниточке. По отвесным стенкам можно было безошибочно узнать, какая погода стояла здесь в эту зиму. Бесснежные дни были записаны толстым слоем угольной пыли. Снегопады — слоями сахарно-белого снега.
Неподалеку от пути мелькали выкрашенные в светлую краску телеграфные столбы. Они выглядели очень опрятными и даже красивыми. То и дело мимо проносились выложенные из красного кирпича звездочки у подножия столбов, а если поезд входил в выемку — на откосах можно было прочесть выложенные из булыжника приветственные лозунги: «Привет стахановцам-пятисотникам!», «Грузам строек коммунизма — зеленую улицу!»
Ожидавший остановку и приготовившийся бежать за чаем мужчина в накинутом на плечи кожане побрякивал чайником и недовольно говорил:
— К чему столбы красить, не понимаю. Их и так никакая сила не возьмет! Конец просмолить — другое дело, гнить не будет… А концы-то, наверное, и непросмоленные!