— За друга нашего, за самого лучшего человека на свете! — сказал Филипп Игнатьевич.
Шота высоко поднял руку.
— Твое здоровье, товарищ Сталин!
Они выпили медленно, не торопясь.
Алеша смотрел на своих взволнованных товарищей и растроганно думал: «Как будто одна семья! Живут и работают все на разных заводах, никогда друг друга не знали, а совсем как родные. Делают одно дело и думают одну думу. И потому-то они и сплочены, тем-то они и крепки, что объединяет их мысль о вожде. И нет на свете ничего тверже и сильнее этой сплоченности простых трудовых людей вокруг своего вождя!»
Волнуясь и радуясь, он сказал:
— Где бы я ни был, а чувство у меня всегда одинаковое. Будто стоит со мною рядом Иосиф Виссарионович, держит меня за руку и как родной отец — по жизни ведет.
Шота вскочил, быстро обошел вокруг стола и обнял Алешу за плечи:
— Слушай, друг! Хорошо сказал! Это от сердца идет, а сердце всегда хорошее слово найдет…
Шота разлил по стаканам остатки вина:
— Теперь — за нашего Героя! Твое здоровье, кацо! Хочу, чтобы ты еще раз приехал в Москву — за второй наградой!
— А вы мою личность не троньте, ни к чему это! Какая во мне сила? Что я один значу? Все вместе мы — сила! Вот за всех и выпьем: кто металл плавит, кто дома и мосты строит, кто хлеб растит — за всех советских трудовых людей…
Проговорили долго, чуть не опоздали на вокзал. Было без четверти восемь, когда они сели в такси. Плавно набирая ход, машина понеслась к Казанскому вокзалу. В вагоне они долго пожимали руки Филиппу Игнатьевичу. Пашков даже расцеловался с ним.
— Будь здоров, хлебороб!
— Счастливо оставаться, литейщики!
Поезд медленно отошел от платформы, увозя алтайского бригадира Филиппа Игнатьевича.
Часть третья
ЗА СТАХАНОВСКИЙ ЗАВОД
Глава первая
КЛАВА ГОТОВИТСЯ К БЕСЕДЕ
Клава вернулась домой, разделась, присела у окна и задумалась: за что приниматься?
За окном виден главный конвейер. Из широко распахнутых ворот цеха выходят грузовики, сворачивают на центральную магистраль и мчатся к литейным цехам. Полтора километра — пробный пробег.
По обе стороны проходной высятся две заводские Доски почета. Вдоль опушенных инеем кленов тянется длинная галерея портретов — лучшие стахановцы, рационализаторы, новаторы производства.
Клава прильнула к стеклу, присмотрелась: там, у третьего клена слева, — портрет Алеши Звездина. Портрет различался смутно: с гор уже спускались сумерки.
Как неожиданно он уехал в Москву, даже не успел проститься… Вспоминает ли он теперь о заводе? Она представила себе, как Алеша ходит по улицам столицы, сидит в театре, разговаривает с министром.
Хорошо, что он побывает в Москве: поездка во многом обогатит его. У него еще мало знаний. Ему надо учиться. Он будет учиться, она ему поможет, а голова у Алеши светлая. Что-то долго он не возвращается…
Мгла за окном становилась все гуще, темнота стекалась в долину с горных вершин и заполняла ее, как громадную каменную чашу. Зажигались уличные фонари, и около каждого возникал яркий круг света. В них мелькали фигуры прохожих, торопливо пробегавших по улице, проносились грузовики и легковые машины. Высоко в почерневшем небе, над крышей главного конвейера, вспыхнула гирлянда лампочек, из которых составились буквы и слова: «Сделаем наш родной завод стахановским!»
Как все стремительно движется вперед!
Вспомнилось февральское утро, когда она и Алеша, идя на работу, увидели, как инструментальщики прикрепляют над улицей длинное красное полотнище, призывающее к коллективному стахановскому труду. Потом такой же лозунг вывесили литейщики на фасаде своего цеха. А теперь в темноте весенней ночи сверкает призыв уже всему заводскому коллективу.
Родной завод! Клава неотрывно смотрела на яркие слова лозунга. В них было выражено самое главное и большое, чем заполнена сейчас ее жизнь.
В прошлом году она поехала в отпуск в Биргильды, село, в котором родилась и где прошло ее детство. Сначала было приятно — тишина, медленная, неторопливая жизнь. Можно спать, сколько угодно, ни о чем не заботиться… Потом стало скучно, а затем и вовсе тоскливо. Ей даже стало казаться, что она совсем не отдыхает, а еще больше устает от вечной тишины и такой вялой жизни, когда любое дело можно отложить на завтра или послезавтра и ничего от этого не случится.
Там она впервые ощутила силу своей привязанности к заводу, оценила красоту его бурной, кипучей жизни. Едва-едва дождалась она конца отпуска и поспешила на завод. С каким: удовольствием она погрузилась в повседневные заботы! Кажется, такой радости она еще никогда не испытывала…