В зале грянул гром аплодисментов, и Лукин очнулся от размышлений. Клава говорила о социалистическом соревновании, как методе строительства коммунизма, о великих стройках коммунизма, о вдохновляющей и мобилизующей роли партии, о товарище Сталине — творце всех наших побед. Микрофон разносил по залу ее голос — звонкий и чистый, проникнутый страстной и непоколебимой верой в победу дела коммунизма. Она раскраснелась, глаза сияли, лицо дышало вдохновением. От настольной лампы ей на голову падал сноп света и мягко золотил пушистые волосы.
— Молодец! Хорошо говорит! — наклонившись к Соломину прошептал Лукин.
— Нет, ты посмотри! — живо откликнулся Соломин, — Глаз не сводит! — и он кивнул в сторону Гриши Малинина.
— Коллективной стахановской работой мы ускоряем строительство коммунизма… — Заканчивая доклад, Клава говорила о стахановском цехе и заводе. «Это хорошо, что она так кончает… — думал Лукин. — Я продолжу ее мысль и расскажу, какие у нас есть реальные возможности для коллективной стахановской работы, раскрою наши резервы».
— Слава партии, слава товарищу Сталину, ведущим нас в коммунизм! — провозгласила Клава.
Загремели аплодисменты.
Николай Матвеевич, спокойно улыбаясь, смотрел в зал.
— Вопросы к докладчику будут, товарищи? — негромко спросил он, когда стихли аплодисменты.
Неожиданно с места поднялся Гриша Малинин. Он протянул руку к президиуму и с подчеркнутой вежливостью сказал:
— Извините, пожалуйста! Меня один вопрос интересует. Предположим такую ситуацию: человек не выполняет норму. Как считать в этом случае? Он не борется за коммунизм? Я, конечно, так рассуждаю, что не борется, но вот интересуюсь — как вы?
Клава ответила быстро и горячо:
— Нет. Не борется.
Она даже не оглянулась на Николая Матвеевича, который хотел ей что-то подсказать. Она была внутренне убеждена, что Грише на его вопрос надо отвечать именно так, а не иначе. Гриша кивнул.
— Значит, отстал? И ему не догнать? — спросил он так тихо, что из зала кто-то крикнул: «Погромче!»
— Отстал. Но догнать может.
— Может? Благодарю вас, я понял! — Он сел, сердито посмотрев в ту сторону, откуда раздался возглас.
Больше вопросов никто не задавал, и Николай Матвеевич объявил перерыв.
Вместе с Лукиным он вышел за кулисы покурить. Здесь был полумрак. Где-то на большой высоте светилась одинокая лампочка, оттуда же свисали веревки и шнуры. Всюду были прислонены к стенам натянутые на рамки полотнища декораций.
Под сенью картонного куста сидел Коля и, тихонько растягивая меха, на баяне аккомпанировал Симе Черновой. Та вполголоса напевала частушки. Когда за кулисами появились Соломин и Лукин, ребята замолчали.
— Какова Клава, а? Определенно будет пропагандистом… — сказал Соломин.
— Да, способности есть. Я хочу в своем докладе развить ее мысль о нашем участии в коммунистическом строительстве, подкрепить конкретными примерами…
Разговаривая, они ушли на другую сторону сцены.
— Клаву хвалят, — тихо сказал Коля и опять начал перебирать клавиши баяна.
— Заслужила и хвалят, — так же тихо ответила Сима. — Скоро заседание кончится, и мы выступать будем. Ты не волнуешься?
— Как не волноваться. Чай, в первый раз. Собьюсь — стыдно будет…
— Так ведь свои же сидят… — успокаивая и себя, и его, проговорила Сима. — Ты мне, Коленька, только тон верный дай…
— Тон я дам. У меня инструмент хороший.
— Подвинься, Коля, я сяду. Просто ноги не держат.
Коля уступил ей половину стула.
Сима тоже недавно приехала из ремесленного училища. Была она невысокого роста, с круглым лицом и большими карими глазами. Голос у нее был звонкий и сильный, частушки она пела хорошо, заливисто. Она часто выступала в ремесленном училище, пела с девушками в общежитии, но во Дворце ей выступать еще не приходилось. Смущало еще и то, что частушки были написаны про знакомых людей. Как-то они к этому отнесутся? Могут еще, чего доброго, и обидеться.
Так они и сидели вдвоем на одном стуле — немного встревоженные, немного растерянные, — когда мимо них пробежал Тараканов. Он куда-то торопился, но заметив подавленный вид ребят, остановился. Не мог же он не воодушевить начинающих артистов!
— Что, трепещете? — спросил он, глядя сверху вниз. — Ничего ребятки! Каждый настоящий артист всегда должен волноваться перед выходом на сцену. Закон природы… А потом еще как довольны будете! Помню, я в первый раз выступал в клубе моряков… — начал было рассказывать он, но из дальних комнат донеслось: «Товарищ Тараканов!», и он убежал, бросив через плечо: — Не робейте, ребятки!