— В плавильный пошел. Что случилось, Алеша?
Алеша отмахивался и бежал дальше. Увидев киоск с газированной водой, он вдруг почувствовал, что очень хочет пить, что все пересохло во рту. Он попросил налить себе кружку и нетерпеливо переминался: все казалось, что девушка в киоске слишком уж копается, а ему надо бежать…
— Куда вы торопитесь, Алеша? — ласково улыбаясь, спросила девушка и протянула ему кружку шипящей воды.
Алеша выхватил кружку, выпил воду большими глотками и убежал.
— Прислали! — крикнул он Николаю Матвеевичу, задыхаясь. — Нашел я ее.
Николай Матвеевич смотрел на него спокойно, любовно и, казалось, даже не слышал, что говорил Алеша.
— Да нашел же я ее, Николай Матвеевич! — нетерпеливо повторил Алеша, которому не нравилось, что на лице секретаря партбюро не появилось никаких признаков оживления.
— Слышу, слышу, Алеша! — отозвался Николай Матвеевич и так же спокойно сказал стоявшему рядом Семену Кузьмичу: — Ну, вот видишь, Семен! С такими молодцами можно горы ворочать, а ты боишься и гадаешь, брать тебе или не брать плавильный пролет на себя. Смелее, смелее брать надо, Семен! Все будет хорошо!
Легкое чувство обиды, вызванное равнодушием Николая Матвеевича, быстро угасло. Алеша сам понял: дело большое, надо действовать спокойно и обдуманно.
Было о чем подумать: переход на кокильное литье — задача не из простых… Сама по себе установка и освоение машины сулили много трудностей и неожиданностей — ни знатоков этого дела, ни опыта работы в цехе не было. Кроме того, надо было подумать о связанной с переходом на кокильное литье перестройке всей работы цеха. Что делать с конвейером мелких отливок? Его надо переключить на крупное литье или снимать совсем.
Николай Матвеевич размышлял: «Снимать конвейер! Если, кроме мелких отливок, удастся освоить и крупное литье, тогда станут лишними и остальные два конвейера… Совсем опустеет цех: три-четыре литейных машины, ряд стержневых станков, вагранки и электропечи, — вот и вся оснастка!» Это казалось почти невероятным — убрать все три формовочных линии, все три конвейера, земледелку, выбросить опоки!
Они пошли в партбюро, чтобы посовещаться в спокойной обстановке, и Алеша остолбенел: на стуле под картой он увидел отрез шелка, который был куплен в Москве для Клавы. «Как он попал сюда? Зачем лежит здесь?»
Алеша мучительно покраснел, словно ткань уличала его в каком-то нехорошем, постыдном поступке. Он не мог отвести от нее глаз.
— Что так смотришь? — спросил Николай Матвеевич. Он внимательно наблюдал за юношей. — Или узнал?
Алеша молчал.
— Хорош подарок, правда? — продолжал Николай Матвеевич. — Никак не могу хозяина найти. Потерял кто-то во время вечера во Дворце и не ищет. Ты не знаешь, кто бы мог потерять?
— Не знаю… — хрипло ответил Алеша и потянулся к графину.
Выпив воды, он уже старался не смотреть на шелк. Да и некогда было: началось обсуждение вопроса о том, с чего начинать освоение литейной машины.
Глава восьмая
СТАХАНОВСКИЙ ЦЕХ
Халатов мрачнел, если ему приходилось идти мимо литейной или встречаться с кем-нибудь из литейщиков. Упрямый по натуре, он все еще считал себя ни в чем не виноватым перед коллективом, а отстраненным от работы ловкой штукой, подстроенной Соломиным и Лукиным. Он наотрез отказался остаться в литейном цехе.
Работал он теперь мастером в модельном цехе и свои обязанности выполнял аккуратно. Правда, порой модельщики замечали насмешливую улыбку, пробегавшую под щеточкой коротко подстриженных усов. Она появлялась тогда, когда отдавалось распоряжение или принималось решение, казавшееся Халатову неверным. «Вот вы так решили, — казалось, говорил Халатов, — а я бы совсем по-другому распорядился, и было бы лучше… Но вмешиваться не буду, делайте как хотите…»
Сначала улыбки производили некоторое впечатление. Начальник цеха, выдвинувшийся из простых рабочих, модельщик Карнаухов, всматривался в Халатова, ожидая, что тот выскажет свое мнение. Но Халатов загадочно усмехался и отмалчивался… Несколько раз он выступал на собраниях. Говорил долго, но все это были высокопарные, общие фразы.
Таким образом, и здесь, в модельном цехе, Халатов оказался в одиночестве.