Он кивнул на обгонявшую их стайку девчат. Словно услышав, что речь идет о них, девушки оглянулись, и одна из них, Сима Чернова, певуче спросила:
— Николай Матвеевич, будьте добреньки, поясните: та машина со стержнями работает или как?
— Со стержнями…
— Вот видите! А у нас девочки переквалифицироваться собираются…
Она одобрительно кивнула и убежала.
— Видишь, что получается: еще толком не знают, что за машина, а уже радуются… — улыбаясь, сказал Соломин. — Полюбил народ машины, цену им узнал… Что, же, Никита, пойдем и мы, посмотрим нашу радость!
Они двинулись вдоль проезда. Услышав о том, что в цех везут литейную машину, Халатов почувствовал что-то вроде завистливого одобрения: счастье же людям! При нем никто не додумался ставить такую машину, а теперь откуда что берется… Скорее по привычке, чем намеренно, он насмешливо заметил:
— Не советую особенно радоваться. Еще намучаетесь с ней, капризная штука…
Соломин быстрым боковым взглядом осмотрел его и прищурился так лукаво, что Халатов поневоле поежился.
— Как тебе не надоело, Никита, строить из себя этакого черного ворона? Ну, скажи, зачем ты нам пророчишь разные напасти? Мы и без тебя знаем, что будут у нас трудности, не легко придется, да вот верим в свои силы и знаем — преодолеем все.
— Разве я пророчу? Я так сказал… — пробормотал Халатов.
— Ты по-другому на жизнь смотри — радостно! — не слушая, говорил Николай Матвеевич. — Верь в свое дело — вот и выйдешь победителем.
— Какой из меня победитель! — криво усмехаясь, сказал Халатов.
В его тоне было столько безнадежного уныния, что Соломин круто остановился и решительно сказал:
— Вот что, Никита, сейчас разговаривать некогда, сам понимаешь, а вот будет посвободнее — приходи, потолкуем. Придешь?
— Будет время — может, и зайду… — неопределенно и неохотно ответил Халатов.
— Мы литейщиками разбрасываться не намерены, каждый человек нам дорог! Так приходи, смотри! — сказал Соломин, энергично встряхнул ему руку и отошел к рабочим, стоявшим на площадке перед входом в литейную.
Здесь уже собралось много народу. Весеннее солнце светило щедро. С крыш обильно, со звоном текла вода. Весь боковой проезд был покрыт пятнами луж, отражавшими яркое солнце и голубое весеннее небо. Голуби ворковали под крышей.
К цеху, грохоча гусеницами, грузно полз тяжелый трактор. На крюке волочился громадный лист железа с поставленной на него станиной кокильной машины. По следу трактора шли литейщики, вооруженные закинутыми на плечи ломами и длинными вагами. Из кабины «Сталинца» высунулся Алеша и с тревожно-озабоченным лицом поглядывал то вперед, на дорогу, то назад, на плывущий за ними лист железа. Иногда он нырял в кабину и что-то говорил трактористу. Было видно, как тот кивал головой и перебирал рычаги управления.
Выбивая упругие клубы синеватого дыма из трубы, трактор подошел к воротам в цех. Люди раздвинулись, крича и размахивая руками, и сквозь эту живую стену трактор вполз в цех. Гусеницы выдавливали в земле мокрые отпечатки, которые тотчас же сглаживались наползавшим железным листом, так что получалась гладкая, точно выутюженная полоса земли.
Лишь только трактор и машина въехали в цех, как литейщики плотно сомкнутой толпой пошли за ними. У входа в цех остался один Халатов. Он посмотрел вслед литейщикам, сделал несколько шагов по направлению к ним, потом махнул рукой и отправился к себе.
Впервые ему пришло в голову, что во всем случившемся виноват он сам, а не кто-нибудь другой. Правильно тогда на вечере сказал дядя Вася: шлаковницы он не стал применять потому, что они были предложены не им, Халатовым, а каким-то безусым юнцом, без году неделю работавшим в литейном. Самолюбие не позволило принять чужое предложение, самолюбие не позволило прислушиваться ко многому, что ему все советовали, — а теперь вот за это самолюбие приходится расплачиваться: оказался в стороне от коллектива, от жизни, которую увидел сегодня своими глазами. Большего от него не требовали — только старательной работы. А он с чего-то взял, что и так уже работает хорошо, что пролет не может работать лучше. Оказывается, может. Все то новое, что проводится в цехе, все это мог провести и он, Халатов. А вот не провел, не сделал. Почему они, а не он? Вот именно — почему?
С горечью вспомнил разговор с парторгом ЦК ВКП(б) Корониным.
— Зазнался ты, товарищ Халатов, — говорил Коронин. — Учиться перестал. Самокритики не любишь, не признаешь. Вот и стал покрываться плесенью. Правильно поступили в цехе, что сняли тебя с руководящей работы. Крепко подумай над этим и сделай для себя выводы.