– Миш, ну что? – голос Орлова вернул Воронова в настоящее.
– Не знаю, Дим. Молчат, на все вопросы есть один ответ – «состояние тяжёлое». А что и как, толком никому неизвестно.
– Ладно, сейчас попробую маме Даше дозвониться.
Он вытащил телефон и набрал номер. Слушая длинные гудки, Дмитрий всматривался в блестящие от яркого света стекла дверей и пытался разглядеть знакомый силуэт.
– Да, – раздалось в трубке, и Дмитрий вдруг всё понял. Он поднял голову и молча посмотрел на Воронова.
– Мам, что?
– Всё, Димочка, мы не смогли. Слишком быстро всё, такую декомпрессию мы лечить не умеем, сынок. Вы езжайте домой…
– А ты? – перебил он Дарью Николаевну.
– Я останусь, со своими девчонками побуду. Они сегодня сами не свои, а ещё Лида тут. Ну ты понимаешь… всё-таки родная душа… Ты езжай, Дима, я сама. Папе позвони, он спрашивал о тебе. Ну всё, до встречи.
– Что там, Димыч? – Миша с тревогой посмотрел на умолкнувшего друга.
– Ничего. Надо Алёне это как-то сказать. А как? Ещё и родители его Сергей Леонидович и Тамара Ивановна. Как Лида перенесла всё это?
– Постой, ты… Что с Андреем?
– Андрея нет, Миш. А самое страшное, что его сестра там… с ним. Представляешь каково это – не суметь спасти своего брата?
– Да, – Воронов опять всмотрелся в стёкла дверей. – Я видел её, кажется. Она плакала. Что делать будем?
– Домой поедем. Надо сказать всем нашим, готовиться. Он, Миш, не первый и не последний. Мы сами выбрали себе дорогу. Пошли.
***
Дмитрий открыл дверь и остановился, оглядываясь и ища глазами друзей. В центре холла Дома офицеров стоял гроб, рядом с ним сидела мать Андрея Тамара Ивановна. За ней стоял отец Андрея Сергей Леонидович с дочерьми Лидией и Людмилой. Грачёва медленно раскачивалась из стороны в сторону, прикрыв рот ладошкой в чёрной перчатке, и что-то тихо бормотала себе под нос. Люди подходили, молча опускали цветы с траурными лентами, но никто не решался подойти к обезумевшей от горя матери.
Орлов снял шапку и медленно пошёл вперёд, не спуская глаз с Грачёвой. Он развязал ленту на алых гвоздиках и аккуратно положил цветы в ногах погибшего друга, затем коротко кивнул Лиде и Сергею Леонидовичу и тихо прошептал:
– Тамара Ивановна.
Грачёва всё так же раскачивалась из стороны в сторону, не слыша обращённых к ней слов.
– Тётя Тома, – вдруг тихо произнес Дмитрий и опустился перед женщиной на корточки. – Это я, Дима Орлов.
– Митенька? – встрепенулась Тамара Ивановна и провела ладонью по тёмным с редкой проседью волосам. – А ты надолго? А Андрюши нет, он улетел. Он не вернётся, Митенька. Мне Серёжа сказал, что он надолго улетел. С кем же мне теперь Людочку оставить, Митя? Она же такая неугомонная, только Андрюшеньку и слушала. А теперь как же? И зима, Митя, зима… Земля холодная, ему холодно будет, мальчику моему… А я согреть его не смогу… А ты приходи к нам, Митенька, я тебе книги Андрюшины покажу. Он читал много… мечтал…
Она умолкла и опять стала раскачиваться, продолжая что-то шептать о сыне, непослушных дочерях. Дмитрий взял её холодную ладошку и молча поцеловал. Затем встал и отошёл в сторону, где стояли отец и мама Даша.
– Ты молодец, что пришёл. Тома всегда любила тебя, может, ты сможешь её как-то выдернуть из этого безумия.
– Отец, а где Алёна?
– Пока не приходила. Они с Павлом задерживаются. Но обещали быть.
Александр Дмитриевич тяжело вздохнул, Дарья Николаевна мягко положила на его локоть свою ладошку, он нежно накрыл её своими пальцами.
Дмитрий отступил назад, увидев в глубине зала Соколова и Воронова. Они молча кивнули друг другу, Соколов открыл рот и вдруг лицо его скривилось и он тихо выругался сквозь стиснутые зубы.