Алексей хотел сказать, что не просился он, просто Щербинин предложил в той ночной беседе, а у него не хватило сил отказаться, все же Щербинина Николая Ермиловича предложение, а не чье-нибудь. В конце концов, какое это имело значение, с кем проездишь месяц. Зачтется, и все.
Смолчав сейчас, Алексей почувствовал, что сфальшивил. Сказал и покраснел. Вспомнил слова матери: «Единожды солгавшему, не будут верить и всю жизнь». Мать любила эту народную поговорку. «В жизни, Леша, и на маковое зернышко не лги», — часто повторяла она.
— Пошли, что ли, путевки получать, — сказал Алексей.
— Проснулся, дядя! — опять хохотнул Борис. — А потом будешь на мою графу в денежной ведомости глаза пялить? Так? У меня путевочка с вечера выписана. Сейчас, пока другие там в диспетчерской в ноздрях копаются, я половину рейса успею отмахать. Под погрузку первым, под разгрузку первым. Вот они, минутки-денежки! Поплыли на страх врагам и на радость женщинам!
Алексей достал из-под сиденья рукоятку.
— Кривым стартером давно не пользуюсь! — опять хохотнул Борис. Смешок его не нравился Алексею с самого начала — сладковато-презрительный, с заметным высокомерием.
— Можно тебя попросить, Борис… Ты не обидишься?
— Проси, в чем же дело. И чего я это на своего напарника стану обижаться, с какой стати…
— Не хихикай так…
— А я по-другому не умею, ты уж не обессудь. Если попросишь не дышать, пожалуйста, но смех переделать не могу, извини.
Алексей нажал на стартер, мотор завелся сразу. Заработал ровно, чисто, было по звуку заметно, что настроен он отлично. Алексей хотел было включить скорость, но Барабин остановил его руку.
— Первая неточность. Объясняю суть: перед выездом хорошенько прогрей, дай кольцам расправить спину. Если тебя с постели поднять да турнуть дрова колоть, много ли спросонку наколешь? Ты должен войти в ритм. А мотор чем хуже? Он тоже живой. Дай ему, сердешному, оклематься после спячки, потом он тебя и отблагодарит.
Точным было замечание, и Алексей порадовался — с хорошего началось, с дела. Он думал, что Борису будет в общем-то все равно: бухгалтерия надбавку за стажера начислит автоматически. Надо ли всерьез растолковывать все тонкости шоферские, как-никак парень из автошколы пришел, там тоже, поди, знающие люди сидят.
— Дай-ка разок по кругу, — предложил Борис.
Выездная полоса была асфальтирована. К ней еще пристроился полукруг, засыпанный шлаком, отчего получился эллипс, который и называли «кругом». Здесь обкатывали новые моторы, машины из капитального ремонта. После смены колец на поршнях машины тоже «разминали» на кругу. А потому сейчас диспетчер Евстрат Корчагин, по прозвищу Баушка велела корчажку навалить, махнул рукой от диспетчерской:
— Барабин, поршня, что ли, сменял, чего раскатываешься?
— Нет, стажер вот улочку дает, — пояснил Борис, — чего задержал-то, Евстрат Кондратьевич?
— Вчера я тебе путевку выписал на зерно в Локти, отменяется.
— Почему?
— Прогноз новый получен — сильное потепление. А к Локтям дорога по реке идет. Лед и так уж весной тронут. Опасно, — отчеканил Корчагин. Голос его на удивление был четким, словно у армейского командира. А вот фигура, нескладная, кренящаяся то в одну, то в другую сторону, будто не находящая правильного прочного положения, чем-то напоминала ваньку-встаньку, наверное, поэтому острые на язык водители и величали его за глаза Баушка велела корчажку навалить.
— Ну, а взамен? — спросил Борис.
— В промкомбинат поедешь, опилки вывозить.
Барабин поморщился, одно дело дальний рейс с полным грузом, в нем тонно-километры набегают порядочные, совсем другое — опилки с промкомбинатовского двора. Погрузка известно какая — лопатой. И разгрузка такая же. А километраж — курам на смех: восемьсот метров до оврага, что примостился за лесопилкой, восемьсот — обратно.
— Шутить изволите, Евстрат Кондратьевич? — поинтересовался Борис, не веря диспетчеру.
— На полном серьезе. Не я погоду устанавливаю. Крепок был лед, никто ничего не говорил. Сейчас надо воздержаться, недалеко до беды.
Алексей знал деревню Локти. Она таилась в самом дальнем, бездорожном углу района. Осенью низкие места начисто отрезали Локти от элеватора, и хлеб сваливали в амбары, чтобы по зимнему подстыву вывезти. Но и зима недолго давала дорогу: все заносило, да так, что и бульдозеры, которыми чистили дорогу, тонули. Оставался единственный путь — лед реки Миасс.
— По Миассу пойдем, — сказал Барабин. — Лед хоть и оттолк, но еще крепок.
Алексей поразился, до чего же точно дали шоферы прозвище диспетчеру. Словно корчажка с неровным дном постоянно приваливается — то к подкрылку, то к радиатору, то к дверке кабины.