— Не судья я тебе, — сказал Алексей тихо, — но мне кажется… нехорошо…
— Я же сказал — дотяну дом, мебелью обзаведусь, тогда и женюсь.
— А вот это… «невесты»?
— Ну, бра-ат, сразу видно — молодой ты шофер, салага! А ты поезди по нашим дорогам, поночуй в кабинке, помокни, попитайся сухой корочкой, вот потом и поймешь — хорошо или нехорошо. Я считаю, что хорошо, удобно по крайней мере: сыт, пьян и нос в табаке!
— Не понимаю я тебя…
— А нечего и понимать: зеленый — езжай, красный — стой. Вот мы и подкатили.
Не успел заглохнуть мотор, как из дома, крепконького пятистенка с крепким пристроем и новыми воротами, выскочила девушка.
— Борька! — сказала она радостно. — А я думала, что своих забыл, коль за целый день не нашлось минуты подвернуть.
— Работа! — сказал Барабин. — Не хухры-мухры, двойную норму за день метанули. А ты ждала?
— А то нет, Борис, о чем ты говоришь. Ворота вот новые выстроила.
— Ворота — это хорошо. Загонять машину-то в ограду? Как у вас на нынешний год в деревне насчет воровства?
— Борис, зачем обижаешь? Думаешь, Локти — самая глухая и дальняя от «центра» деревня, так и…
— Ну-ну, и губу на локоть. Аннушка, я же пошутил. Шофер без юмора что сейф без задней стенки.
На мгновение они замолчали, потом Борис нарочито громко, специально для Алексея, проговорил:
— Не очень чмокай при поцелуе-то, с приятелем я, еще завидки возьмут.
— С приятелем?
— Вон в кабине. Стажер…
— Ой, ну чего я у ворот держу вас, заходите в дом. Как зовут твоего дружка?
— Алексеюшка.
Алексей неловко вылез из кабины. Как кавалерист, долгое время не слезавший с лошади, подошел на некрепких занемевших ногах.
— Здравствуй, Алеша! — сказала девушка так просто, словно давнее время знала его. — Аня.
Рука у Ани была мягкая и теплая. И вообще вся она источала какое-то домашнее тепло. Может, так просто показалось Алексею после длинного дня, бензиновой гари в кабине, тряски, грохота, сквозняков.
— Извините, мы вас разбудили.
— Ой, какой разговор, все равно мне на ферму уходить скоро.
Алексей опустил руку на радиатор и покачнулся, будто был не на земле, а на палубе вздыбившегося корабля.
— Плывет все, — признался он взявшей его под руку Ане. — Интересно так плывет…
— А ты как думал, — сказал Барабин, сливавший воду из радиатора. Хоть и потеплело, но оставлять машину с водой было опасно — береженого бог бережет. — А ты как думал, — повторил Борис так, что Аня, да и Алексей по голосу должны были догадаться: устал в этом рейсе только новичок.
Рука у Ани была сильная. Алексей почувствовал это, когда шел с ней по темному двору, поднимался по высокому крыльцу и пробирался по длинным, с запахом мерзлой капусты, сеням.
— Раздевайся. Умывайся, вода в рукомойнике тепленькая. Вот мыло, вот полотенце…
— Озадачили мы вас, — стеснительно проговорил Алексей, стягивая с валенок задубевшие резиновые чуни. Все шоферы в холодное время ездили в валенках, обутых в самодельные галоши-чуни.
— Да брось ты, — сказала Аня так по-свойски, словно была его старшей сестрой. — И давай на «ты», а? А то мне на работе «выканье» надоело: коров приходится навеличивать… молока дают больше. Как вы почивали, Февралька? Как вы чувствуете себя, Апрелька?
Алексею сразу стало легко от шутки Ани.
На углях, выгребенных из загнетки, шипели шкварки. Потом запахло жареной картошкой, и когда в дом вошел Барабин, на столе уже стояла сковородка, тарелки с холодцом, соленая капуста. А венчал все это графинчик.
— С устатку разрешаю, — сказала Аня, доставая из буфета стопки. — По наперстку каждому.
— Видал? — спросил Алексея Барабин. — Ну, кто из нас прав?
Алексей не ответил. Ему и в самом деле сейчас показалось верхом блаженства теплый дом, ужин, хлопотунья-жена…
Борис быстро наполнил стопки.
— Ну, Алексеюшка, за твой первый рейс! Здорово ты выдал. Я думал, грешным делом, не выдержишь, кемарить начнешь.
Алексей поднял стопку, потом поставил.