— Как догадался? — Брок вынырнул из воспоминаний, внимательно посмотрел на мальчика.
— Вид у Вас потрепанный, — начал тот, и Брок, не сдержавшись, засмеялся, настолько точным было определение, а парнишка невозмутимо продолжал: — Из-под ворота футболки видна татуировка, но отличительных наколок нет, значит, не сидели. Спортивная выправка, крепкие, накачанные руки, Вы регулярно и интенсивно поддерживали физическую форму. Но не спортсмен, у них мускулатура другая. У меня отец был профессиональный боксер. Многочисленные шрамы, нос ломали и сросся неровно, не до нормального лечения было. Кожа обветренная, грубая на лице и кистях рук. Костяшки сбиты и мозоли на пальцах правой руки, оружие часто держали.
Мальчик замолчал и снова посмотрел на соседа, на этот раз не отводя глаз, а Брок восхищенно кивнул — паренек был на удивление наблюдателен.
— Армия, пятнадцать лет контракта, столько же на особую организацию.
— ЦРУ, — с пониманием кивнул парнишка.
— Хуже, — усмехнулся Рамлоу и протянул мальчику руку. — Брок.
— Стив.
Брок чуть не засмеялся вновь. Какой-то прям день совпадений! Или знаков судьбы.
Маленькая ладошка уверенно легла в его большую шершавую ладонь, белой кожей на фоне огрубевшей смуглой, как еще одним аргументом, убедив, что он правильно решил уйти в сторону от суперов. Как ни огрызайся времени, оно беспощадно. Накачанные молодильной сывороткой суперы — одно, обычные, пусть и тренированные, как Брок, люди — другое. И их путь от маленькой ладошки до огрубевшей пятерни, сука, беспощадно короткий. Только думаешь, что все впереди, а оглянулся — уже за спиной.
— Был? — не выпуская детской ладошки, вдруг переспросил Брок, мальчик удивленно вскинул брови. — Ты сказал, отец был профессиональный боксер.
— Он погиб три года назад, — спокойно и ровно произнес мальчик, убирая руку. — Его убили на ринге.
Брок похолодел:
— Прости.
Он не отрываясь смотрел на тонкие пальцы, почему-то думая, что у другого, взрослого, Стива они такие же: хрупкие и длинные. У Брока каждый раз микроинфаркт случался, когда Кэп этими холеными на вид пальцами свой щит запускал. Как вообще многое в этой жизни обманчиво! Вот и этот ребенок, переживший, похоже, больше, чем многие взрослые, что наверняка учат его жить.
— Ничего, Вы же не знали.
— А мама? — осторожно спросил Брок, с холодком предполагая ответ.
— Я не помню ее, — так же спокойно продолжал парнишка. — Она при родах умерла. Отец и мама были сиротами, познакомились в приемной семье, другой родни у меня не было.
— И сиротой стал и ты, — понял Брок. Сколько всего повидал в жизни, а сердце никогда так не сжималось, как сейчас.
— Недолго жил в центре распределения, потом меня отдали в семью. Я от них сбежал, они фанатиками церковными были, все время какому-то Отцу-мессии молились. Меня в другую семью передали: они хорошие были, добрые. Потом она вдруг забеременела, хотя думала, что не может, и меня вернули назад, — спокойно рассказывал мальчик, но от его ровного голоса и от сказанных слов у Брока еще больше сжималось в груди.
— Тебя снова кому-то отдали, и ты снова сбежал.
— Он бил свою жену. Меня сначала не трогал, но часто кричал. А прошлой ночью он избил ее особенно сильно. Я слышал, как он искал меня, спрятался в подвале. А утром сбежал.
Брок с трудом удержался не выматериться при ребенке. Какое-то время молча сидел и лишь тяжело дышал, мечтая отправить подонка на первую из точек их туристического маршрута.
***
— Мы покатаемся немного, — они шли последними за группой по узким тропинкам кладбища, Брок уверенно сжимал плечо мальчика, — потом поедим, и ты назовешь мне имя и адрес. Он, — Брок решительно сдержал дернувшегося ребенка, — больше не тронет тебя и свою жену.
«Если она, конечно, жива…»
— Вы убьете его? — мальчик спокойно поднял на Брока голову.
— Очень хотелось бы, — мрачно усмехнулся тот, — и следов бы не нашли. Но нет, ему просто вправят мозги так, что не то что на человека, на моль руку больше не поднимет.
— Хорошие у тебя друзья, — понимающе кивнул взрослый ребенок, и Брок подумал, что, может, все же кардинально все решить. Но… Опускаться до падали — ей и уподобиться и просто ответил:
— Да.
В парке они ели попкорн, сладкую вату и мороженое, Брок в тире выиграл для маленького Стива черного плюшевого медведя с огромными, почему-то серыми глазами, который до защемления за грудиной напомнил ему Детку.
После Евергринс они из автобуса не выходили. Стив сделал вид, что задремал, а Брок, представившись дядей, попросил им разрешить оставаться в салоне. Экскурсовод любезно согласилась, даже плед откуда-то принесла. Пока туристы блуждали по местам последних пристанищ, Брок с мальчиком болтали, обсуждая фильмы, книги, баскетбольные команды и пейнтбол, а когда группа возвращалась, Стив снова «засыпал».
На Нью-Йорк опускались первые сумерки. Экскурсия оказалась на весь день, и к концу его Стив действительно начал клевать носом.
— Сегодня поедем ко мне, а утром решим, что делать дальше, — решительно поставил точку Брок; мальчик кивнул и уснул на его коленях.
Автобус размеренно гудел шинами, в салоне было темно, свет еще не включили. Брок не заметил, как тоже задремал, вскинувшись от ударившего в глаза яркого света. Визг тормозов, занос, он едва успел подгрести Стива под себя.
========== Часть 4 ==========
Взлохмаченный, раскрасневшийся мужчина стремительно вбегал по лестнице, лавируя между снующими туда-сюда людьми. Он запыхался, тяжело дышал, но скорости не сбавлял. Его глаза блестели то ли от ветра, то ли от слез, которые он даже не пытался прятать. Как и все, кто сейчас окружал его.
Госпиталь Святой Девы Марии в Бруклине не помнил за свою современную историю такой ночи. Размеренный вечер резко сорвался в Ад, когда в стремительно распахнувшиеся двери вкатились первые носилки. Через полтора часа было тесно и в коридорах, и на лестнице, и даже на подъездах к госпиталю. Вновь прибывающим приходилось парковаться за два, а то и за три-четыре квартала, весь остальной путь бежать на крыльях надежды. И это были не громкие слова.
Мужчина взлетел на еще один лестничный пролет, успев вовремя прильнуть к стене. Мимо него полицейский и женщина в костюме психолога службы 911 провели пожилую женщину, судорожно сжимавшую в ладони окровавленный мужской ремень. Наверху кто-то отчаянно завыл, так что задрожали старинные витражные стекла.
— Давай к Марку в морг, помогай. Ему еще пятерых только что отправили!
Мужчина вздрогнул, смотря на двоих остановившихся около него медбратьев; руки говорившего тоже по локоть были в крови. Он торопливо показал второму направление и тут же поймал какого-то мужчину, тихо идущего прямо к открытому окну с пустым, отсутствующим взглядом.
— Девочка моя… Пустите меня к ней… — севшим голосом попросил тот и вдруг заплакал. Медбрат гладил его по спине, пачкая чьей-то кровью, может, даже его дочери.
Невольный свидетель еще одной чужой боли, мужчина отпрянул от стены и преодолел последний пролет до этажа приемного покоя. Пусть небольшой, госпиталь был отлично оснащен, имел прекрасное оборудование и самоотверженный персонал. На небольшом пространстве у стойки администрации врач высшей категории и интерн вместе принимали людей, бегло осматривали и распределяли дальше: кого в палаты наверх, кого… вниз…
Мужчина вбежал на этаж и замер, судорожно осматриваясь, ища среди множества лиц одно. Кто-то из персонала заметил это и направился к нему, но тут он, резко дернувшись в очередной раз, влетел в чью-то мощную грудь. Сильные руки сжали его плечи, удерживая, мужчина рефлекторно попытался вырваться.
— Орсо. Блядь, посмотри на меня!
Его встряхнули. Замерев в жестких тисках рук, Орсо поднял глаза. Мрачный Барнс держал его осторожно, но полностью неподвижно.
— Ты. Что. Здесь, — получилось сказать лишь бессвязным набором слов.