Признанным мастером юмористического, пародийного рассказа был один из основателей ленинградской группы писателей-фантастов Илья Иосифович Варшавский. В этом сборнике напечатаны два рассказа из его творческого наследия. Оба они - о поисках нестандартных путей в науке. "Последний эксперимент" поставил перед своими героями задачу естественнонаучную. "Тупица" - о выборе места в жизни, и это особенно интересно.
Любой склад ума, любая способность (а также, если угодно, отсутствие таковой, лукаво подсказывает писатель) не может помешать человеку найти свое место. Мир наш достаточно обширен и многообразен даже для... Тупицы. Легенды о выдающихся ученых, провалившихся на экзамене в юности, справедливы не в том, разумеется, что знания не очень нужны. Беда деятельного и трудолюбивого героя Ильи Варшавского в том, что он не умеет и не желает понимать для всех очевидное. Зато оригинальные его возражения заставляют пристальней вглядеться в признанные истины и пересматривать ходячее мнение.
Неожиданное решение творческих задач - а такие задачи и встают перед героями фантастики - зачастую приходит от шутки, сатиры, самопародии. И не оттого ли научная фантастика чем дальше, тем больше вбирает все эти, прежде не очень присущие ей, свойства жанра?
Сборник "Эстафета разума" типичен в этом отношении. Будь герои Александра Щербакова, Ольги Ларионовой, Ильи Варшавского, Олега Тарутина, Андрея Балабухи невозмутимо серьезны, трудно сказать, например, удалось ли бы Сане Балаеву войти в контакт со своим "модификатом", принять и вжиться в парадоксальную ситуацию, неизвестно, решили бы космонавты так оригинально конфликт с БИМом в рассказе "Сон в летний день" и так далее.
III
Научно-фантастическая литература родственна приключенческой, в частности детективной. Фантастике тоже свойствен калейдоскоп событий, острый сюжет, нередко осложненная интрига. И еще с приключенческим жанром сближает фантастику сходное отношение к тайне.
Тайна - мощный и привлекательный инструмент писателя. Авторитет тайны, загадка необычайного во многом объясняют популярность фантастики у самых разных читателей. Если раскрытие преступления всегда лежит в основе детектива, то с тайнами природы нередко сталкиваются герои приключенческих робинзонад. И логика, с какой постепенно прорисовываются перед нами очертания тайны, у всех этих жанров тоже похожа. Шерлок Холмс или комиссар Мегрэ были бы на месте в роли героев научно-фантастического произведения, расследуй они вместо криминальной истории (об этом рассказ Марка Гордеева "Старый этюд") загадку природы как поступает следователь-ученый в "Доме с привидениями" Сергея Снегова.
Реалистический "Старый этюд" соседствует в этой книге с фантастическим детективом не только по традиции сборников "фантастики и приключений", но и в силу близости творческих установок. Тем не менее фантастическая разновидность детектива наглядно демонстрирует, как изменяется и усложняется этот жанр. Фантастика оплодотворяет его не только необычайной для криминальной интриги развязкой, но и сама по себе.
В рассказе молодого ленинградского писателя Андрея Кужелы "Криминалистическая хроника с Иакинфом Страшенным и его робстрзаками" разоблачается едва ли не самое невероятное хищение в детективной литературе. Мафиози выкрадывает интеллект. У живых людей. И не для использования по прямому, так сказать, назначению, как это происходит, например, в романе Александра Беляева "Голова профессора Доуэля": преступный ученый принуждает голову своего патрона "делиться" творческими идеями. В рассказе Кужелы психоманы наслаждаются чужими мыслями, коли нет своих, упиваются чужим внутренним миром, как наркотиком. Из ряда вон выходящая - фантастическая - кража - метафора бездуховности.
Перед нами, можно сказать, был бы чистой воды фантастический детектив, если б в рассказе не было еще одного и, вероятно, гуще всего прочерченного плана. Потому что и подвиги электронных сыщиков, и фантастика, кроме всего, изрядно приправлены пародией и на детектив, и на фантастику...
Чем больше узнаем мы об окружающем мире, тем более сложным он нам представляется. И ориентироваться в нем помогают в равной мере научные и философские идеи и художественная литература, искусство вообще. Еще великий естествоиспытатель Владимир Иванович Вернадский предостерегал от ограниченного понимания научной логики как единственного пути познания. К истине можно прийти, говорил он, лишь всей жизнью, и напоминал о вкладе искусства в становление знания в далеком прошлом. Потому что искусство, литература представляют нам истину в жизненно целостном изображении, как бы восполняя неизбежное в интересах научного анализа расчленение предмета исследования. Научный уровень мышления соединяется в научной фантастике с художественным, красота выступает здесь как высшее мерило и высшее проявление целесообразности (об этом рассказал в романе "Лезвие бритвы" Иван Ефремов). И жизненная правда в такой же мере порождается художественным видением мира, в какой научно познаваемая его картина, в свою очередь, выступает рациональной мерой красоты.
Научная фантастика, казалось бы, создает свой собственный мир, небывалый и небываемый, - мир, где возможны самые невероятные события и откровенные чудеса. Но мир этот не изолирован от нашего. Он лишь как бы сдвинут - на величину фантастического допущения, на коэффициент чуда. И подобно тому как в стереоскопе два изображения, снятых с разных точек зрения, совмещаясь, дают картину выпуклую, рельефную, ощутимую, так и фантастика, совмещаясь с реалистическим взглядом на окружающий мир, создает более яркое и выпуклое о нем представление.
И может быть, наиболее важное свойство ее в том, что научно-фантастическая литература проникнута ощущением, которое сформулировал по другому случаю Альберт Эйнштейн: "Самое непостижимое в этом мире то, что он постижим". Без этой веры в возможности человеческого разума, неустанно передающего из поколения в поколение свою эстафету знания и воображения, жить нам было бы гораздо труднее.
Анатолий Бритиков