Когда мы видимъ домъ, Клеанѳъ, мы съ величайшей достовѣрностью заключаемъ, что онъ былъ воздвигнутъ архитекторомъ или-же зодчимъ, потому что мы знаемъ изъ опыта, что именно такого рода дѣйствіе [всегда] слѣдуетъ за такого рода причиной. Но, конечно, ты не станешь утверждать, будто вселенная настолько сходна съ домомъ, что мы можемъ съ такою-же достовѣрностью заключать отъ нея къ подобной-же причинѣ, т. е. не станешь утверждать, что мы имѣемъ тутъ дѣло съ полной и совершенной аналогіей. Несходство [обоихъ случаевъ! такъ поразительно, что крайнее, на что ты можешь тутъ претендовать, — это догадка, предположеніе о подобной причинѣ, а какъ это притязаніе будетъ принято обществомъ, — объ этомъ я предоставляю судить тебѣ самому.
— Конечно, оно было-бы принято очень дурно, сказалъ Клеанѳъ, и меня вполнѣ заслуженно стали-бы порицать и ненавидѣть, если-бы я допускалъ, что доказательства Божественнаго Бытія сводятся не болѣе, какъ къ догадкѣ, или къ предположенію. Но развѣ общее приспособленіе средствъ къ цѣлямъ, [обнаруживающееся въ постройкѣ] дома, такъ мало сходно съ таковымъ-же во вселенной? А общая экономія конечныхъ причинъ? А порядокъ, соразмѣрность и устройство каждой части? Ступени лѣстницы ясно приспособлены къ тому, чтобы человѣческія ноги могли пользоваться ими при восхожденіи — это заключеніе достовѣрно и непогрѣшимо. Человѣческія ноги тоже приспособлены для ходьбы и восхожденія; я согласенъ, что это заключеніе не столь же достовѣрно, какъ предыдущее, въ силу того несходства [между этими двумя случаями], которое ты отмѣтилъ: но развѣ заключеніе это заслуживаетъ потому названія простой догадки, простого предположенія?—
— Боже милостивый О вскричалъ Демея, прерывая Клеанѳа, гдѣ мы? Ревностные защитники религіи находятъ, что доказательства существованія Божія не достигаютъ совершенной очевидности! А ты, Филонъ, на содѣйствіе котораго я разсчитывалъ для доказательства чудесной таинственности природы Божества, — ты соглашаешься со всѣми этими сумасбродными мнѣніями Клеанѳа? И дѣйствительно, могу-ли я назвать ихъ инымъ именемъ? Да и къ чему мнѣ воздерживаться отъ порицанія, когда подобные принципы, вдобавокъ защищаемые такимъ авторитетомъ, высказываются передъ столь юнымъ слушателемъ, какъ Памфилъ?
Повидимому, ты не подозрѣваешь, отвѣтилъ Филонъ, что я веду споръ съ Клеанѳомъ при помощи его-же оружія, и, указывая ему на опасныя послѣдствія его положеній, надѣюсь въ концѣ концовъ привести его къ нашему мнѣнію. Но какъ я вижу, тебя особенно смущаетъ способъ изложенія Клеанѳомъ апостеріорнаго аргумента. Ты замѣчаешь, что аргументъ этотъ какъ-бы ускользаетъ отъ тебя и расплывается въ воздухѣ, и думаешь поэтому, будто онъ такъ искаженъ, что ты едва-ли можешь считать его выставленнымъ въ надлежащемъ свѣтѣ. Но какъ-бы я ни расходился въ другихъ отношеніяхъ съ опасными принципами Клеанѳа, я долженъ сознаться, что онъ правильно изложилъ этотъ аргументъ, и я постараюсь такъ представить тебѣ все дѣло, что ты уже не будешь питать по этому поводу никакихъ сомнѣній.
Еслибы человѣкъ отвлекся отъ всего рѣшительно, что онъ знаетъ, или что видѣлъ, онъ былъ-бы совершенно не въ состояніи опредѣлить на основаніи однѣхъ своихъ идей, какого рода зрѣлище должна представлять вселенная, и не могъ-бы дать предпочтеніе одному какому-нибудь состоянію или положенію вещей передъ другимъ. Ибо, разъ ничто изъ того, что онъ ясно представляетъ, не могло-бы считаться невозможнымъ или заключающимъ въ себѣ противорѣчіе, то всѣ химеры, создаваемыя его воображеніемъ, были-бы равносильны, и онъ не могъ-бы указать достаточнаго основанія, въ силу котораго онъ придерживается одной какой-нибудь идеи или системы и отвергаетъ другія, одинаково возможныя.
Далѣе: еслибы такой человѣкъ открылъ глаза и сталъ разсматривать міръ такъ, какъ послѣдній существуетъ въ дѣйствительности, онъ совершенно не могъ-бы указать причину какого-бы то ни было явленія, а тѣмъ болѣе причину совокупности всѣхъ вещей, или-же вселенной. Онъ могъ-бы дать волю своему воображенію: и послѣднее могло-бы доставить ему безконечное разнообразіе отчетовъ и представленій; всѣ они были-бы возможны, но такъ какъ всѣ они были-бы возможны въ одинаковой степени, то человѣкъ собственными силами никакъ не могъ-бы удовлетворительно объяснить, почему онъ предпочитаетъ одно изъ нихъ всѣмъ другимъ. Одинъ опытъ можетъ указать ему истинную причину любого явленія.
Но согласно съ этимъ способомъ разсужденія, Демея, выходитъ (и это, собственно, втихомолку допускаетъ самъ Клеанѳъ), что порядокъ, строй или согласованность конечныхъ причинъ — сами по себѣ еще не являются доказательствомъ планомѣрности: [они являются таковыми] лишь постольку, поскольку мы изъ опыта знаемъ, что они проистекаютъ изъ этого принципа. Вѣдь насколько мы можемъ знать а priori, матерія — не менѣе, чѣмъ духъ — можетъ изначала заключать внутри себя источникъ порядка; и представить себѣ, что нѣсколько элементовъ, въ силу [дѣйствія] какой-то внутренней, неизвѣстной причины, способны расположиться въ самомъ чудесномъ порядкѣ, — нисколько не труднѣе, чѣмъ представить себѣ, что ихъ идеи, въ силу дѣйствія подобной-же внутренней, неизвѣстной причины, могутъ расположиться въ томъ-же порядкѣ въ великомъ вселенскомъ духѣ. Равная возможность обоихъ этихъ предположеній не подлежитъ сомнѣнію. Но изъ опыта мы узнаемъ (согласно Клеанѳу), что между ними есть разница. Набросайте нѣсколько кусочковъ стали, не придавъ имъ никакого образа, никакой формы: они никогда не расположатся такъ, чтобы образовать часы; камни, известь и дерево никогда не образуютъ дома безъ содѣйствія архитектора. Но мы видимъ, что идеи въ человѣческомъ духѣ, въ силу нѣкотораго неизвѣстнаго, необъяснимаго приспособленія, располагаются такъ, что образуютъ планъ часовъ или дома. Такимъ образомъ, опытъ доказываетъ, что первичный принципъ порядка находится въ душѣ, а не въ матеріи. Отъ сходныхъ дѣйствій мы заключаемъ къ сходнымъ причинамъ: приспособленность средствъ къ цѣлямъ и во вселенной такова-же, какъ въ машинахъ, изобрѣтенныхъ человѣкомъ, а, слѣдовательно, и причины ихъ должны быть сходными.