Еслибы кто-либо предпринялъ путешествіе вокругъ свѣта съ цѣлью угостить вкуснымъ ужиномъ добродѣтельныхъ и хорошенько поколотить злыхъ, онъ часто затруднялся-бы въ выборѣ и находилъ-бы, что заслуги и проступки большинства мущинъ и женщинъ едва-ли достойны любого изъ этихъ двухъ воздаяній.
Предположеніе мѣрилъ одобренія и порицанія, отличныхъ отъ человѣческихъ, только все запутываетъ. Откуда мы вообще знаемъ, что существуетъ такого рода вещь, какъ моральныя различенія, если не на основаніи своихъ собственныхъ чувствъ?
Могъ-ли бы кто-нибудь, не испытавъ личнаго оскорбленія, (а добродушный человѣкъ даже и въ такомъ случаѣ) и основываясь исключительно на чувствѣ порицанія преступленій, назначать за нихъ даже обычныя, законныя, легкія наказанія? И развѣ что-нибудь кромѣ размышленій о необходимости и общественныхъ интересахъ можетъ закалить сердце судей и присяжныхъ противъ гуманныхъ чувствъ?
Согласно римскому законодательству, людей, виновныхъ въ отцеубійствѣ и сознавшихся въ своемъ преступленіи, заключали въ мѣшокъ вмѣстѣ съ обезьяной, собакой и змѣей, а затѣмъ бросали въ рѣку, тогда какъ тѣхъ, кто отрицалъ свою вину, даже если она была безусловно доказана, карали просто смертью. Одинъ преступникъ былъ однажды судимъ передъ лицомъ Августа и осужденъ послѣ полнаго уличенія, но гуманный императоръ, задавая послѣдній вопросъ, придалъ ему форму, разсчитанную на то, чтобы привести несчастнаго къ отрицанію его вины. "Вѣдь ты, конечно, не убилъ своего отца?" спросилъ императоръ {Suet. August., cap. 33.}. Такая мягкость соотвѣтствуетъ присущимъ намъ понятіямъ правосудія даже въ примѣненіи къ величайшимъ преступникамъ и даже въ томъ случаѣ, если такимъ образомъ предупреждаются сравнительно незначительныя страданія. Мало того, самый фанатичный священникъ непосредственно, безъ всякаго размышленія, одобрилъ-бы подобную мягкость, еслибы только преступленіе не было ересью или невѣріемъ; такъ какъ эти послѣднія преступленія нарушаютъ его времени ме интересы и преимущества, то онъ, быть можетъ, и не отнесся-бы къ нимъ столь-же снисходительно.
Главнымъ источникомъ моральныхъ идей является размышленіе объ интересахъ человѣческаго общества. Неужели столь кратковременные и незначительные интересы должны быть охраняемы при помощи вѣчныхъ и безконечныхъ наказаній? Вѣчное осужденіе одного человѣка — безконечно большее зло для міра, чѣмъ разрушеніе тысячи милліоновъ царствъ.
Природа создала дѣтство человѣка особенно слабымъ и расположеннымъ къ смерти, какъ-бы съ цѣлью опровергнуть идею о томъ, что жизнь есть время испытанія. Половина людей умираетъ, не достигнувъ разумнаго возраста.
III. Физическіе аргументы, основанные на аналогіи съ природой, сильно говорятъ въ пользу смертности души; и это, въ сущности, единственные философскіе аргументы, которые должны быть допущены по отношенію къ этому вопросу, или-же вообще по отношенію къ какому-бы то ни было вопросу о фактахъ.
Если какіе-нибудь два объекта настолько тѣсно связаны, что всѣ измѣненія, которыя мы когда-либо видѣли въ одномъ, сопровождаются пропорціональными измѣненіями въ другомъ, то мы должны заключить, на основаніи всѣхъ правилъ аналогіи, что когда въ первомъ происходятъ еще большія измѣненія и онъ совершенно разлагается, то за этимъ слѣдуетъ и полное разложеніе второго.
Сонъ, оказывающій очень незначительное дѣйствіе на тѣло, сопровождается временнымъ угасаніемъ, или, по крайней мѣрѣ, большимъ затемнѣніемъ души. Слабость тѣла и слабость души въ дѣтствѣ точно соотвѣтствуютъ другъ другу; то-же можно сказать и относительно ихъ силы въ мужескомъ возрастѣ, ихъ совмѣстнаго разстройства при болѣзни, ихъ общаго, постепеннаго ослабленія въ старости. Повидимому, неизбѣженъ и дальнѣйшій шагъ; ихъ общее разложеніе послѣ смерти.
Послѣдними симптомами, проявляемыми духомъ, оказываются: разстройство, слабость, безсознательность, отупѣніе; все это предвѣстники его уничтоженія. Дальнѣйшая дѣятельность тѣхъ-же причинъ, усиливая тѣ-же дѣйствія, приводитъ духъ къ полному угасанію {Въ изданіяхъ 1777 и 1733 г., это мѣсто читается такъ: "при усиленіи дальнѣйшей дѣятельности гѣхь-же причинъ, тѣ-же дѣйствія совершенно ее погашаютъ."}.
Судя по обычной аналогіи, наблюдаемой въ природѣ, ни одна форма не можетъ продолжать свое существованіе, разъ она перенесена въ жизненныя условія, очень отличныя отъ первичныхъ условій, въ которыя она была поставлена. Деревья погибаютъ въ водѣ, рыбы на воздухѣ, животныя въ землѣ. Даже такая маленькая разница, какъ разница въ климатѣ, часто бываетъ губительной. Какое-же основаніе имѣемъ мы воображать, что такое глубокое измѣненіе, какое происходитъ въ душѣ при разложеніи ея тѣла и всѣхъ органовъ мышленія и ощущенія, можетъ и не имѣть послѣдствіемъ разложенія цѣлаго?