Речи
(№ 2167). «Когда наступил день народного голосования … забегали юноши с бородками, все это стадо Катилины, под предводительством «дочки» Куриона, и просили народ отвергнуть предложение …» (61 г. Цицерон. Письмо (Att. I 14) 20, 5 [Цицерон 1994, т.1, с.55])
(№ 2168). «Перехожу к Лисанию, принадлежащему к той же гражданской общине, твоему особому свидетелю, Дециан! Познакомившись с ним в Темне, когда он был еще юношей, ты, так как он тогда радовал тебя, нагой, пожелал, чтобы он всегда был наг; ты увез его из Темна в Аполлониду, ты ссудил юнца деньгами под большие проценты; все же взяв залог». (57 г. Цицерон. Речь в защиту Флакка 51 [Цицерон 1986-87 (1986. № 4), с.202])
(№ 2169). «(3, 6) Что касается упреков в безнравственности, которые Марку Целию бросали в лицо его обвинители, не столько обвинявшие, сколько во всеуслышание поносившие его, то он никогда не будет расстроен этим в такой степени, чтобы пожалеть о том, что не родился безобразным. Ибо это самая обычная хула на тех, чья внешность и облик были в молодости привлекательны. Но одно дело – хулить, другое – обвинять. Обвинение предполагает наличие преступления, чтобы можно было изложить обстоятельства дела, дать им название, привести доказательства, подтвердить показаниями свидетелей; хула же ставит себе только одну цель – поношение; если ее пускают в ход более нагло, она называется бранью; если более тонко, то – остроумием. …
(4, 9) Ведь насколько юный возраст Марка Целия мог дать повод для подобных подозрений, настолько же он был огражден и его собственным чувством чести и заботливым отцовским воспитанием» (56 г. Цицерон. Речь в защиту Марка Целия Руфа 3-4 (6, 9) [Цицерон 1993, т.2, с.157])
Пусть читатель рассудит сам, хулой или обвинением являются поношения Цицерона в адрес его врагов.
(№ 2170). « Целий – Цицерону.
…как можно скорее приезжай смеяться вот над чем: у Друза по Скантиниеву закону происходит суд…» (50 г. Письма Цицерона 275, 4 (Fam. VIII, 14) [Цицерон 1994, т.2, с.141])
(№ 2171). « Целий – Цицерону.
…Наглейшие люди в разгар цирковых представлений, моих представлений, стараются привлечь меня на основании Скантиниева закона. Едва Пола вымолвил это, как я привлек цензора Аппия на основании того же закона. Ничего более удачного я не видел; ибо это было так одобрено народом, и не только низшими слоями, что молва причинила Аппию более сильную скорбь, чем привлечение к суду». (50 г. Письма Цицерона 279, 3 (Fam. VIII, 12) [Цицерон 1994, т.2, с.146])
Из переписки
(№ 2172). «Но когда в Риме существуют такие подонки, что нет ничего, как бы оно ни было чуждо Киферы, что бы не показалось кому-нибудь прелестным…» (51 г. Цицерон. Письмо 229, 2 (Fam. VII, 32) [Цицерон 1994, т.2, с.54])
Трактаты
(№ 2173). «…я не верю Гомеру, будто боги похитили Ганимеда ради его красоты, чтоб он стал виночерпием Юпитера (это еще не причина, чтобы так обижать Лаомедонта!) – нет, Гомер все это выдумал, перенося на богов людские свойства, мы же на людей переносим божеские» (Цицерон. Тускуланские беседы I 26 (65), пер. М.Л.Гаспарова [Цицерон 1975, с.229])
(№ 2174). «(33. 70) Но что уж спрашивать с поэтов, если они в своих выдумках приписывают этот порок самому Юпитеру? Перейдем к наставникам добродетели – философам: они утверждают, что любовь не есть блуд, и спорят об этом с Эпикуром, который, по-моему, тоже тут не особенно отклоняется от истины. В самом деле, что такое их «любовь к дружбе»? Почему никто не любит ни уродливого юношу, ни красивого старца? По-моему, родилась такая любовь в греческих гимнасиях, где она допускается в полную волю. Хорошо сказал Энний:
Быть раздетыми на людях – вот исток порочности.
Охотно допускаю, что философы здесь сохраняют чистоту; но волнение и тревога в них остаются, и тем больше, чем больше они стесняются и сдерживаются. (71) Не буду говорить о любви к женщинам (здесь сама природа дает нам больше свободы), но что сказать о похищении Ганимеда, как его представляют поэты, и кто не знает того, что у Еврипида говорит и делает Лаий? А чего только ученые люди и большие поэты не наговаривают на себя в своих стихах и песнях! Алкей, отважный муж в своем отечестве, так много писал о любви к мальчикам! У Анакреонта почти все стихи – любовные. Едва ли не больше всех пылал такой любовью регийский Ивик, судя по его сочинениям.
(34) Мы видим, что у всего этого люда любовь неотрывна от похоти. Но мы, философы, сами ведь придаем любви большое значение, и первым – вождь наш Платон, которого справедливо попрекал за это Дикеарх. (72) Стоики даже утверждают, что и мудрец может любить и что сама любовь – это «стремление к дружбе, вдохновляемое красотой» (Цицерон. Тускуланские беседы IV 33 (70-71), пер. М.Л.Гаспарова [Цицерон 1975, с.319])