Сергей колебался: бороться ли с нахлынувшим чувством или согласиться без боя с фатальной неизбежностью.
«Не знаешь, верный шаг ли делаешь, или споткнешься». Сомнения потянули руку к перу, перо к бумаге. Когда убедился, что от судьбы не уйти, дневниковые записи прекратились.
До конца дней Сергея Ивановича они прожили душа в душу, в полном взаимном понимании, деля радости и горести. Как удавалось Ольге Михайловне понимать такого многослойного человека, осталось тайной ее женского сердца… 25 июля 1950 года он запишет: «Сегодня 30 лет нашей свадьбы с Олюшкой. Целая жизнь прожита. В среднем, в основном, в главном прожили хорошо, помогали друг другу. Вместе жить было менее страшно. Помогли друг другу раскрыть себя самих. Вернее, стали другими под взаимным влиянием, лучше стали. Есть [сын] Виктор, есть [внук] Сережа. Что с ними будет, не знаю, но помогали им расти куда надо».
К дневнику Сергей Иванович вернулся через 15 лет после женитьбы, в зарубежной командировке «для ознакомления с состоянием научного исследования и производства в области оптики».
1935 год. Это уже после убийства Кирова и круто пошедшей вверх волны репрессий. Николай Вавилов, объездивший полсвета, давно уже невыездной. А тут стал невозвращенцем сотрудник ФИАНа, молодой гений российской физики Георгий Гамов, на что пролетарская власть ответила по-пролетарски: Петр Капица стал невозвращенцем наоборот. Капица с 1921 года работал в Кембридже в лаборатории Эрнста Резерфорда, отпускное время проводил на родине. Приехал и в 1934 году, а вот выехать ему не позволили. Логика была железная: у буржуев остался Гамов, так мы не отпустим к ним Капицу.
Но С.И.Вавилова выпустили без осложнений: в том, что он станет еще одним «Гамовым», опасений не было.
«Дневник путешествия за границу» 1935 года похож и не похож на дневники его молодости. Это не исповедь, не поиски самого себя, не размышления о том, что «лучше» – заблудиться в дремучем лесу жизни или просто умереть…
Преобладают протокольные записи справочного характера: понадобятся для отчета о поездке.
Лишь изредка проскальзывают строчки о раздумьях и переживаниях. В основном в итальянской части дневника. Когда-то он объездил Италию вдоль и поперек, останавливался в больших городах и маленьких городках, каждый рождал в душе неповторимые образы и ассоциации. Вот, к примеру, его запись от 18 июля 1913 года перед отъездом из Флоренции:
Печально, грустно покидать Флоренцию, только при прощании понимаешь ее всю и любишь».
А вот другая, годом раньше:
«Italia… волшебный край, страна священных вдохновений… Это не “страна”, не “часть света”, это великое художественное произведение, это целая философия. Философия эстетизма, отображенности».
За два миновавших десятилетия в Италии «всё полиняло, побледнело». Сергей Иванович относил это на счет экономического кризиса, но, возможно, причина была в другом: покорный общему закону, переменился он сам.
В любимой Флоренции он пошел, конечно, в музей Уффици, но – «среди этого насыщенного раствора красоты блуждал как слепой. Всё чуждо, даже Леонардо, даже Giorgione [Джорджоне]. Окаменел и душевно умер».
Во Флоренции его принимал профессор Васко Ронки – директор Национального института оптики. Расспрашивая о России, Ронки сказал, что не видит большой разницы между фашистским режимом Муссолини и советским режимом, на что «пришлось указать, что differenza в том классе, на котором стоит режим».
Ответ Сергея Ивановича был советским, политкорректным. Не мог же он объяснить итальянскому коллеге, что если бы кто-то в России, даже в узком кругу, посмел заикнуться о сходстве большевистского режима с фашистским, то и тот, кто говорил, и те, кто слушал, рисковали получит срок, а то и пулю в затылок.
Говорили и о коллизии Гамов – Капица, но что именно, – неизвестно: в дневнике об этом только упомянуто.
Курьезен отзыв Ронки об Энрико Ферми – основателе нейтронной физики, будущем создателе первого атомного реактора, нобелевском лауреате: «Говорит, что Ферми – отвратительный] экспериментатор, который тотчас же под самый невероятный опытный результат подводит теорию».
Институт Ферми находился в Риме, и Ронки сетовал на то, что власти щедро финансируют научные учреждения столицы, а провинцию держат на голодном пайке.