– Ну, – заговорил Ричард, – началось все с того…
– Подожди, – прервал его Годфри. – Давай-ка с самого начала, по порядку и со всеми подробностями.
– И я до сих пор не знаю, не было ли и это колесо делом ее рук, – заключил Ричард двадцать минут спустя.
– Никогда и не узнаешь.
– Спасибо на добром слове. А ты как думаешь?
– Ну, мне кажется, скорее всего, что ее, но с моей стороны только естественно так думать. С одним я совершенно согласен – никто и никогда не узнает, как ей это удалось.
– М-м. Но ведь это могло стоить человеку жизни. Собственно, едва не стоило.
– Да, – подтвердил Годфри, кивая обкромсанной головой, чтобы показать, что понимает всю значимость этого утверждения.
– Что ты имел в виду, когда сказал, что, скорее всего, это колесо – ее рук дело?
– Только то, что это в ее характере.
– Брось темнить, Годфри, что она учинила с тобой?
Годфри тряхнул головой и вздохнул:
– Я надеялся, что не придется тебе об этом рассказывать, но, вижу, делать нечего. Может, тебе от этого даже полегчает. Я ушел от нее за три дня до премьеры в «Голди» моего спектакля – первого спектакля, в оформлении которого я принимал серьезное участие. После второго представления театр сгорел Строго говоря, он сгорел куда более основательно чем, видимо, было задумано, – в том смысле, что какой-то бедолага, уборщик или сторож, застрял и задохнулся в дыму. То, что это был поджог, было ясно с самого начала. Поджигателя так и не нашли, но у меня не осталось почти никаких сомнений, что за всем этим стояла она.
– Эту историю я помню. А что было дальше?
– Дальше ничего не было. На этом все кончилось.
– Видимо, решила, что расквиталась с тобой сполна. Даже с лихвой.
– Скорее, побоялась, что ее поймают. Когда речь заходит об отравлении угарным газом и летальном исходе, полицейские делаются на удивление въедливыми и приставучими.
– Ты, значит, говорил с ними? И над тобой посмеялись.
– Ну, им хватило такта не рассмеяться мне в лицо, но того, что они считают меня психом, они не скрывали. Впрочем, видом и разговором я тогда действительно смахивал на психа. И самоощущением, помнится, тоже.
– Годфри, а почему у тебя не осталось никаких сомнений, или, как ты сказал, почти никаких сомнений, что за этим стояла она? Меня она хоть заранее предупредила, вернее, можно сказать, что предупредила, но тебе-то не на чем было строить свои догадки. Или было?
– Практически не на чем, твоя правда. Когда я сказал, что ухожу от нее, она посмотрела на меня так, как никогда не смотрела раньше; впрочем, если рассуждать последовательно, я ведь никогда раньше и не говорил, что ухожу от нее.
– Но при этом она не делала никаких намеков на то, что будет мстить?
– Нет. Впрочем, она тогда, наверное, еще до этого и не додумалась. Нет, сомнений у меня не осталось потому, что это абсолютно в ее характере. Кажется, мы с тобой уже как-то говорили на эту тему, но, сколько я помню, ни один из нас не решился договорить свою мысль до конца. – Годфри взглянул на часы и добавил: – Скоро они вернутся, но у нас есть еще несколько минут. – В этот момент он очень напомнил Ричарду Криспина. – Э-э, я вот что хочу сказать: в расхожем смысле слова, у нее вообще нет характера. Есть только эгоизм, приближающийся в своем абсолюте к эмоциональному солипсизму, граничащий с тем, что во дни моей юности называлось психопатией, хотя теперь это наверняка называется как-то по-другому, и при этом – никаких интересов, никаких устремлений. Представь себе Гитлера, который пришел к власти, но никак не может придумать, чего бы такое сотворить с Германией, потому что унаследованные им границы его вполне устраивают. Фанатик без смысла жизни. Впрочем, это еще одно слово из тех, которыми теперь редко пользуются. Фанатик, я имею в виду.
– Зато «смыслом жизни» пользуются, еще как.
– Вот и распутались. Словом, перед ней острее, чем перед самой праздной богачкой, стоит каждодневная проблема: чем бы себя занять. Отсюда – навязчивые телефонные звонки, коллекционирование всякого никому не нужного хлама, раздача бесконечных мелких поручений – на это ведь уходит куда больше времени, чем на то, чтобы сделать самой. Как я уже сказал, у нее нет никаких интересов. Прости. Еще раз прости. В смысле, ты ведь наверняка и сам это заметил. Экая незадача, я все время забываю, что ты тоже был на ней женат.
– Ничего, это я как раз могу понять. Продолжай.
– А тут вдруг – трах, бабах – у нее появляется дело. Вот радость-то. Устроить мне полную жопу. Ты уж извини за грубое выражение, но мне с ходу не придумать, как это еще можно назвать. Как правило, за что бы люди ни брались, они берутся за это, чтобы не сидеть без дела, – о чем ты и сам знаешь. К дурным поступкам это тоже относится. Взять, например, Яго. Но в моем случае ей удалось разыграть только один мяч, а потом пришлось выйти из игры. С тобой она продержалась дольше, но и эту партию в конце концов пришлось прекратить.