Прапорщик Башкало вырваться не пытался. Он даже и не испугался видимо. Он курил, поднося к усам сигарету сбоку и выдувая дым в сторону, и глаз не отвёл.
– Лёша-кандидат одну штуку высчитал и мне объяснил, хочу я её проверить, наконец, – сказал Петрович. – Если он верно придумал – денег зашибём. Учёные удавятся. А ты, Вася-куркуль, мне поможешь. Проверить.
Послышался звук мотора. С той стороны насыпи, с бетонки. Вадим бросил смотреть на театральную сцену «кто кого перепузырит» и даже на носки привстал, пытаясь разглядеть едущий механизм.
– Товарищ старший прапорщик!.. Едет кто-то!
А ехал мимо них пятичасовым рейсом ровно три года назад, летом тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года автобус ЛИАЗ, пассажирский транспорт в\с 20224. В этом автобусе сидел рядом с доктором Вяткиным сам Вадим, рука у него была сломана, болела до белых точек в глазах. Везли его, рядового черпака, в госпиталь, и не помнил он сейчас, но показалось ему тогда сквозь боль, что за насыпью какие-то три фигуры стоят вооружённые, но автобус тряхнуло, фигуры пропали, рука болела, и Вадим забыл, забыл, забыл о них…
Вадим очнулся.
Прапорщик Башкало лежал на земле навзничь, спокойно смотрел на нависшего над ним Петровича и продолжал курить окровавленным ртом. Вадим замер. Драку он пропустил напрочь. Противостояние из партера длилось, наверное, ещё с минуту. У Башкало кончилась сигарета, дотлел до фильтра аргумент. Он поднёс его к окровавленным усам, уголёк упал с фильтра, пшикнул в крови, Башкало скривился, сплюнул в сторону и раздавил фильтр пальцами.
Старший прапорщик Николай Николаевич по фамилии Петрович, стоя над ним, молчал.
– Товарищ старший прапорщик!.. – сказал Вадим. – Автобус вроде проехал.
– Да тут бывает, – ответил спокойно Петрович. – Ездиют. Призраки. Ясный хрен. Восемь тысяч восемьсот шестьдесят два человека. Пропавших без вести. Только в городе. В один час. Ни одного тела не нашли. Конечно, призраки. Навалом тут призраков должно быть. Восемь тысяч восемьсот шестьдесят два призрака, включая женщин и детей. Плюс шесть тысяч двести два офицера, прапорщика и солдата срочной службы в степи. Не считая неучтённых колхозников и прочих на точках… А иногда и не призраки ездиют. Бывает! Отставить базлать, рядовой. Василий! Обращаюсь к тебе лично. Ты понял меня, Василий? Или опять отказываешься выполнять боевой приказ?
– Слышь, салага! – так же спокойно и так же не шевеля ни членом единым сказал Башкало из партера. – Он рехнулся, в натуре. В карантине давно молва идёт, что Коля Петрович рехнулся. Выходит с группой, а с выхода один. И вишь ты, говорит, главное, что сажать за это перестали. На слово стали верить. Погибли при выполнении спасательной или разведывательной операции в районе стихийного бедствия неизвестной природы. И нам же с тобой он сейчас и говорит это. Понял, гусила? Слышь, Николаич, а я не верил! – сказал Башкало Петровичу. – Я одному в морду дал за такие слова! Ты же меня знаешь, Николаич, в одной части служили вместе! А оно вон как. Оно правда, оказывается. Вышел с группой, вернулся один. Ты их хоть убивал? Или заводил да бросал?
– Ты отказываешься выполнять боевой приказ по научному исследованию указанной аномалии? – настойчиво спросил Петрович. – Ты скажи прямо, что ты ёрзаешь как баба, товарищ ты прапорщик советской армии?
– Товарищ старший прапорщик! Давайте я пойду! – сказал Вадим.
Башкало облизнул губы.
– «Николаич» – мне говори, салага, – сказал Петрович.
– Всё, Николаич, всё. Я иду, – проговорил Башкало. – Всё нормально. Руку надо бы тебе перекисью. Вон как ссадил.
– Тогда встать, товарищ прапорщик. Приготовиться к постановке задачи. Тебе конкретно.
И он как ни в чём не бывало повернулся к Башкале спиной и подошёл к ясной пока только ему границе «прокрусты». Останки учёного были едва ли не в шаге от него.
– Я всё помню, Лёша, всё… – сказал им Петрович. – Эй, ты, фенимор! Слушай, новый, как тебя, Свержин, внимательно. Эта… как её, пса, бля?! Гитика эта – она, по Лёшиным расчётам, двойная. Стоит восьмёркой, два стакана впритык. Два нолика. Дай-ка мне мою палку, салага.
Вадим поднял черенок, подал. Прапорщик Башкало тоже подошёл, вешая автомат на плечо, напряжённый, внимательный, очень собранный. Вадим чихнул при его приближении.
Старший прапорщик рисовал на земле концом щётки.
– Вот так вот. Этот «нолик» – ближний. Лёшин. А вот так к нему второй. Я его в первой же ходке обнаружил, когда обходил тяжёлое. Как бы «восемь» на боку. Они метров всего десять в диаметре каждый и одинаковые. Чуть обойти слева на «рисках» – безопасно. Я обходил. Сказал уже? И вот между ними заметил я тягу, как в хорошей печке. Начинается она при броске «риски». Тянет дым куда-то. Сколько мы там всего пожгли…