Отрывок
Собственная расшифровка
(Орфографические ошибки расшифровки исправлены – С.Ж.)
(…) Мы встречаемся в Беженске в сквере перед факторией мадам Лебедевой в полдень первого мая две тысячи первого года. Разумеется, мы были знакомы и до того, жить в Ахтубинском Предзонье и не знать Свержина-Фенимора невозможно, если знать не его лично, так хотя бы знать о нём. Знакомство наше отнюдь не шапочное, но на интервью он согласился впервые, на обычных, правда, условиях. Трекер рейтинга «кинг конг», автор и соавтор самых знаменитых официальных треков, победитель динозавров, соавтор открытия Леса-Шатуна. Год назад он прошёл из Зоны в Казахстан, провесив единственный известный на сегодняшний день проход через Горячий (он же Казаший) Угол. Сколько он знает треков неофициальных, не знает, разумеется, никто, кроме него. Хорошая фраза.
Он одет по гражданке, в настоящие джинсы, хорошую кожанку, в руке банка настоящего пива. Он не вооружён. Мы здороваемся, обсуждаем последние новости о экипаже Антипова, у которого горючего осталось на сегодняшний день чуть больше полубака, и они там с Валовым начинают беспокоиться и что-то подозревать. О Земных делах мы не разговариваем, хотя из-за пазухи распахнутой куртки Фенимора торчит свёрнутый в трубку номер, по-моему, «комсомолки».
– Ладно, не хватало ещё о погоде начать. – говорит он. – Итак, гиена пера, шакал копировальной техники. Включай свой диктофон и спрашивай. Вдруг погода испортится. Видишь, какие тучки?
– Ты в Зоне с девяностого года, правильно?
– Так точно. С тридцатого мая. Старше меня тут мало кто.
– А срочную, на самом деле, ты служил на Полигоне.
– Было и это.
– Расскажи мне про «мамины трещины».
– А что это такое, Шугпшуйц?
– Как вы все меня… Ладно. Значит, расскажи мне о капитане Житкуре.
– С какой стати? Я его не знаю. Откуда мне его знать? Это же легенда.
– Вадим, я тебя умоляю, на самом деле. Согласился поговорить, так не трави. Этого не знаю, этого не понимаю… Вся «Десятка» знала капитана Житкура. Ходил с ППШ по городу, ездил на «виллисе».
– Так я не на Десятке служил, голубь ты мой мира. Я служил… Нет. Я подписку о неразглашении давал. На двадцать пять лет. Скажем, я служил там, где сейчас Второй Эпицентр.
– Хорошо, а доктор Вяткин?
– С ним был знаком, конечно. Он работал врачом в Беженске до девяносто пятого, потом пропал куда-то. Но я знал его ещё по армии. Его призвали одновременно со мной, гусили, можно сказать, вместе. В моей части. Он лейтенантом, я рядовым. Двухгодичник из Челябинска, врач. Педиатр, что характерно. Классный чувак, очкарик, губа нижняя до пупа, всё грезил о своей коллекции рока семидесятых… Абсолютно гражданский человек, к командиру части так и обращался: «товарищ командир части».
– А разве «ефрейтор без головы» в восемьдесят седьмом не у тебя в части, на самом деле…
– До старости ты не доживёшь, Шугпшуйц. Хм… У меня. Откуда ты знаешь?
– И разгребал там не капитан Житкур?
– Без малейшего понятия. Мы же из казарм выйти не могли. Во-первых, нас там заперли, во-вторых, мы сами ссали выйти так, что окна наглухо забили одеялами и порвали бы любого немца, кто бы попытался нас выгнать на улицу.
– Немца?
– Офицера. Офицер – немец, гусь – салага, салабон.
– У нас не так было.
– А ты служил?
– Ну… да.
– Местная разновидность слэнга.
– А ты сам видел этого ефрейтора?
– Да.
– Расскажешь?
– Нет. Дурные воспоминания.
– Страшные?
– Да нет, просто дурные. Не для этого солнышка. Тучка уплыла. И пиво вкусное. Как-нибудь потом.
– Ну тогда Петрович.
– А что не так с Петровичем?
– Когда ты с ним познакомился, на самом деле.
– На самом деле он меня в первый выход водил. Я же «язовский контрактник». А он был из самых первых разведчиков, старший прапор. И я попал к нему в группу.
– И как прошло?
– Да мало кто выжил. (Издевательски.) На самом деле.
– Да вот привязалось, поговорил с москвичом одним вчера по телефону.
– Так ты ж сам москвич.