Через три года… Но эти три года…
Весной 1917 года Джон Рид задумал написать автобиографическую книгу, которую назвал «Почти тридцать». Книга не была тогда напечатана, хотя писал ее талантливый, очень талантливый человек. И ему было о чем рассказать: ведь и видано, и передумано, и пережито уже немало…
Он учился в одном из лучших университетов Америки — знаменитом Гарвардском. Оканчивающим этот университет не надо было думать о своем будущем: оно уже предопределялось заранее положением и капиталами родителей — ведь в Гарвардский университет принимались дети только богатых и знатных американцев. Джону Риду — Джеку, как тогда его называли, — тоже не надо было думать о своем будущем, оно обеспечено; он мог сразу, без всякого труда переступить порог «высшего общества». К тому же еще во время учебы Рид проявил себя способным журналистом А хорошему журналисту будут платить, платить много. Будут платить угольные и стальные короли, нефтяные и хлопковые магнаты. Конечно, если журналист станет защищать их интересы.
Но произошло неожиданное: Рид стал их врагом.
Соединенные Штаты — страна контрастов: ослепительной роскоши и ужасающей нищеты, безумных реклам Бродвея и лачуг Гарлема, смертей от обжорства и смертей от голода.
Рид видел все это, думал и писал об этом. Его заметили — перед ним открылись двери крупнейших журналов и издательств. И в это же время в первый, но далеко не в последний раз захлопнулась за ним дверь тюрьмы: он приехал в город Патерсон, где бастовали рабочие, как журналист, он не мог удержаться — сам стал рядом с рабочими.
И так было всегда и всюду. Джон Рид не мог оставаться просто наблюдателем — он превращался в участника событий.
В Мексике восстали крестьяне. В США восстание это представляли как бунт, а их главаря — Вилью — как отпетого бандита. Так писали газеты Соединенных Штатов. Рид едет в Мексику. И американцы узнают правду о восстании, правду о вожде восставших. А мексиканцы воочию убеждаются, что американцы бывают разные: бывают и такие, как этот сероглазый большелобый парень, который умеет стрелять на полном скаку, умеет плясать и петь у костра, умеет писать в седле. Рид становится близким другом Вильи, а его очерки о восстании в Мексике — единственные во всей американской печати правдивые сообщения об этом восстании. Рид становится одним из самых известных журналистов Америки, ему платят огромные деньги. Правда, не за все. За такой очерк, как «Война в Колорадо», он мог бы получить, конечно, баснословную сумму, если бы… если бы не опубликовал его. Да, Рокфеллер заплатил бы сколько угодно, и Рид знал это. Но он знал и другое: сотни людей расстреляны, растоптаны лошадьми, десятки людей сожжены заживо — так Рокфеллер расправился с рабочими своих рудников, с рабочими, которые осмелились потребовать мало-мальски человеческого обращения.
Джон Рид видел это собственными глазами. И он написал об этом.
— Остановись, Джек, дело не стоит того! — говорили ему доброжелатели. Они видели, что тучи сгущаются над головой Рида, что многие газеты и журналы уже не так охотно печатают его. — Остановись, Джек! — повторяли они.
Слушая советы друзей, Рид шагал по комнате — шаги его были большими, уверенными, твердыми; он любил шагать по комнате. И так же шагал он по нью-йоркским окраинам, по дорогам Америки, по странам мира. И те, кто видел, как он шагает, понимали — его нельзя остановить,
С такой же решительностью отправился он в Европу, где уже пылал пожар империалистической бойни, активное участие в которой принимали и Соединенные Штаты.
Италия, Франция, Германия, Бельгия. Горы трупов, эшелоны калек, женщины с безумными глазами, умирающие от голода дети — это увидел Рид в Европе. Он вернулся в Штаты сильно изменившимся, помрачневшим, с твердым намерением принять участие в событиях. Но не в качестве солдата, а в качестве борца с войной.
Газеты ждали от Рида красочных описаний батальных сцен, но не получили этого. То, что привез Рид, не могло быть напечатано. Он выступал против войны!
Газеты и журналы отказались печатать Рида, зато охотно печатали о нем: сотни гнусных выдумок обрушились на его голову — чего-чего только не выдумывали о Риде его коллеги. Они стремились очернить его, чтобы рядовые американцы не верили даже тем небольшим рассказам и очеркам, которые все-таки появлялись в прогрессивной печати.
Но ни травля, ни закрытые двери газет и журналов не заставили Рида умолкнуть. Что ж, есть еще один способ высказаться, рассказать правду — митинги. И он выступает всюду, где возможно. И каждое его выступление — это твердое и решительное «нет!» войне. Рид выступает на митингах рабочих и на митингах студентов, выступает в тюрьмах и в конгрессе.
— Он не патриот! Он не настоящий американец! — вопят ему вслед.
О нет, Рид был настоящим американцем, настоящим патриотом. Его предки приехали в Америку в 1607 году, они сражались за ее независимость, они участвовали в войне Севера и Юга, сражались против рабства негров. Именно потому, что Рид был настоящим патриотом, он заявил в сенатской комиссии:
— Я не стану участвовать в этой войне. Вы можете меня расстрелять, если хотите.
В одной из прогрессивных газет Рид помещает гневную статью против войны. Его вместе с другими прогрессивными журналистами привлекают к суду.
И вот суд…
— Джон Сайлас Рид, родившийся 22 октября 1887 года в Портленде, штат Орегон, обвиняется в государственной измене…
Нет! Джон Сайлас Рид не обвиняется, он сам обвиняет! Он обвиняет тех, кто затеял эту войну, эту никому не нужную страшную бойню! Эту «войну торговцев», жиреющих на крови солдат!
За окнами гремел оркестр — он играл патриотические марши, чтобы накалить атмосферу. Среди публики шныряли личности, нашептывающие что-то, пытающиеся вызвать ненависть к подсудимому, судьи то и дело обрывали, перебивали обвиняемого, не давали ему говорить.
Но ничто не могло заглушить голос Рида, и его слышала вся Америка. Он говорил правду. Только правду! И, как ни старались судьи, как ни гремел оркестр, Рид был оправдан.
И снова в путь. На этот раз в Россию. Он тайно пробирается в Россию через Балканы: Франция отказала Риду в разрешении на въезд. И снова перед ним ужасы войны, картины, еще более страшные, чем раньше.
Американский посол требует, чтобы Рид немедленно покинул Россию, вернулся в Соединенные Штаты. Рид вынужден уехать. Но ненадолго. Не проходит и трех месяцев, как он снова в России. Рид чувствовал — здесь назревают большие события.
В России у власти Временное правительство. Рид пытается понять, что это такое. Он встречается с председателем этого правительства — Керенским, беседует с одним из самых богатых людей в России — Лианозовым, разговаривает с генералами, офицерами, чиновниками. И понимает — это не «наша» революция. «Наша» еще впереди — ее сделают такие, как Ленин и Дзержинский, Луначарский и Свердлов и те безымянные солдаты и матросы, рабочие и студенты, с которыми в эти дни встречался Рид.
Перед началом империалистической войны Риду удалили почку. Он был признан негодным и воинской службе.
— Потеря почки освобождает меня от войны между народами, — сказал Рид, — но не освобождает меня от войны между классами.
И когда революционный Петроград ринулся на штурм Зимнего дворца — последнего пристанища Временного правительства, — среди атакующих появился с откуда-то добытой шашкой Джон Рид.
Он был в Зимнем, когда прозвучали на весь мир слова Антонова-Овсеенко, обращенные к министрам Керенского:
— Именем военно-революционного правительства объявляю вас арестованными…
И он имел право сказать потом:
— Я видел рождение нового мира!
Но он не только видел — он с первых же дней рождения этого нового мира со всей присущей ему страстностью и убежденностью встал на его защиту. Вместе с другим замечательным американским журналистом Альбертом Вильямсом и с теми передовыми иностранцами, которые находились в те дни в Петрограде, Рид начинает издавать газету для солдат воюющих армий. Он знает, что такое война, он умеет найти нужные слова. Кроме работы в газете, Рид переводит на английский язык декреты Советской власти, листовки, издает вместе с Вильямсом газету «Русская революция в картинках». Бее это с самолетов разбрасывается над окопами, переправляется через фронт вместе с пленными. Работая в Бюро международной революционной пропаганды, Рид писал и посылал в Штаты статьи, рассказывающие правду о России, о революции. Но, пожалуй, главной своей задачей он считал подготовку книги о русской революции. Для этого Рид собирал газеты и плакаты, листовки и декреты, для этого он ездил на фронты, часами разговаривал с солдатами и матросами. Рид никогда не был так счастлив, никогда не жил такой полной и такой напряженной жизнью.