Бай Юйшу некоторое время смотрела на экран рассеянным взором. Потом она встала, подошла к ящикам на стене и вынула мешочек с крючком из Пэнчэна.
Она осторожно положила мешочек на стол перед компьютером и задумалась.
Потом она достала телефон и нажала контакт на экране.
Ответили не сразу.
- Привет, - сказала Бай Юйшу.
- Что?
- Я задержусь.
Молчание.
- Понятно.
- Я сегодня днем уходила с работы, мне надо доделать.
Усмешка.
- Я понял.
- Джэкунь, я хочу что-то тебе сказать ...
Молчание.
- Что?
- Я приду домой и скажу.
- Ладно.
- А ты... может, ты сходишь в супермаркет, купишь что-нибудь вкусное?... Креветки, может быть... Я дома тебе скажу все.
- Ладно. Посмотрю.
- Я позвоню, когда буду выходить.
- Ладно. Пока.
Отбой.
Бай Юйшу посидела еще с телефоном в руке.
Это ничего. Теперь у них все будет по-другому.
Будет новая жизнь.
Бай Юйшу перевела дыхание, включила подсветку у настольного микроскопа и поместила крючок под увеличительное стекло.
... филигрань периода Воюющих Царств, инкрустация золотом по бронзе... застежка (крючок) для одежды в виде стилизованной головы феникса... глубокая царапина от левого глаза до основания клюва... (она включила лазерный измеритель) глубина 2,5 мм...
Она стала рассматривать экспонаты один за другим и заполнять онлайн-формы на каждый предмет с замечаниями о его состоянии.
Было почти семь часов.
--------------------------------------------
*[4] 王时敏 Ван Шиминь - кит. художник династии Мин (17 в.). Излюбленный мотив творчества - отшельник в маленьком домике в обрамлении массивных форм пейзажа.
Небо - метафора императорской власти.
--------------------------------------------
ГЛАВА 4. Блеск и ужас героев древности
ГЛАВА 4. Блеск и ужас героев древности В половине десятого Бай Юйшу вспомнила, что она голодная. Она сделала несколько увеличенных снимков последнего артефакта, убрала его в специальный футляр и сунула в рюкзак. Она развернула один тако и нашла в закладках любимую оперу. Пятнадцать минут больше, пятнадцать минут меньше. Поесть-то она может, разве нет? "... Раньше я был силен, Я мог двигать горы и править миром. Теперь счастье изменило мне, И конь мой не скачет. Конь - это не беда, Но что же мне делать с тобой, ах, Юй!.."*[5] Бай Юйшу жевала тако с острым соусом, а по лицу ее катились слезы. Ее не столько трогало выступление певцов в ярких костюмах, похожих на китайские термосы, сколько вся трагическая судьба героя Сян Юя, победившего тиранов Цинь - только для того, чтобы умереть и отдать Поднебесную трусливому и подлому Лиу Бану. Больше всего ей было жалко Сян Юя из-за того, что у этого могучего человека было такое нежное сердце и он так любил свою младшую жену. "- Господин, если вы будете прорываться сквозь войска Хань, Я буду вам только мешать. - Нет! Нет! - Прощайте, господин!" Закончен танец с мечами, и колокольчики жалобно звенят. Бедные Сян Юй и Юй-цзи!* (姬 цзи - (классический китайский) женщина, наложница) Историю их любви люди помнят через сто поколений. Бай Юйшу вытерла мокрое лицо салфеткой из ланч-бокса и выключила компьютер. Она попрощалась взглядом со своим уютным пристанищем, поставила помещение на сигнализацию и вышла на высокое крыльцо. Как в династию Цинь, как в династию Хань, луна вставала над землей. Ткали без устали тени воздушное полотно. Ночь таила темные силы веками в диких горах. - Ху-ху! - Аааай! На сосне ухнула сова, и Бай Юйшу подскочила от испуга. Шорох у стены. Она боялась обернуться, замерла, как кролик под кустом. Она перестала дышать. Тепло чужого тела приблизилось сзади. (Чан ЯньЮань:) - Одиннадцатый час! У тебя голова есть?! (Бай Юйшу, дрожащий выдох:) - Ффуу... Я убью тебя, Чан ЯньЮань! Посмотри, у меня вся голова седая! (Чан ЯньЮань:) - Дурочка, что ж ты так кричишь? (Бай Юйшу:) - Ты не мог войти в дом, как нормальный человек?! Обязательно пугать?! (Чан ЯньЮань:) - Ты там ревела! Как будто я не знаю, как ты начинаешь заливаться слезами каждый раз... (поет надтреснутым голосом, как в китайской опере) "Что мне делать с тобой, Бай Цзюй, что мне делать?" (Бай Юйшу:) - Ха-ха-ха! Фамилия Бай Юйшу писалась 百 (бай, "сто"), но папа Бай, романтическая душа, назвал дочку "Юй" 玉 (нефрит), так что имя ее звучало как "бай юй" 白玉(белый нефрит). Чан ЯньЮань, конечно, давно переделал его в 百惧 (бай цзюй, "сто кошмаров"). (Чан ЯньЮань:) - Ты огурцы съела? Пауза, малюсенькая такая. - Конечно, - честно ответила Бай Юйшу. - Хм, - сказал Чан ЯньЮань, отбирая у нее рюкзак и вешая его на одно плечо, поверх собственного. - Чего ты домой не пошел? - Нужно было прихватить по дороге одну молодую госпожу, которая боится темноты. - Кто боится?! Чан ЯньЮань вздохнул. - Конечно, сова, - сказал он. - Она чуть с дерева не рухнула, когда ты заорала от стра... ой, прости, от радости, что надо топать ночью полтора километра по пересеченной местности. Бай Юйшу подняла голову и, не вступая в дебаты, пошла вперед, свободная и гордая женщина социалистического Китая. - Ху-ху! - Ай! - Ха-ха-ха! - Смотри, что сегодня наши раскопали, - сказал Чан ЯньЮань, на ходу показывая снимок в телефоне. - Похоже на шпильку. - Хм, странно... короткая... Это в какой могиле? - Номер шесть. Она была среди остатков лакированной шкатулки, так что, есть причины думать, что она из женских аксессуаров, но все равно непонятно, что это... - Дай сюда... Ну да, юбка-восьмиклинка... - Похоронена молодая женщина, около двадцати лет... - ...Брошки, а это... Находка действительно больше всего по форме напоминала шпильку для волос. Покрытая зеленоватой патиной, безошибочно указывающей, что предмет изготовлен из бронзы, она была примерно в мизинец длиной и по всей длине украшена выпуклой спиралью. Головка была широкая, округлая, посередине проходила линия, почти скрытая наплывами патины. У Бай Юйшу появилось странное чувство, что она такой предмет уже видела, но сколько она не перебирала в уме бронзу всаднической культуры Сычуани и литье царства Цинь, ничего на ум не приходило. Он шли вдвоем мимо полей, в которых музейный трактор с включенными фарами допахивал последнюю борозду, чтобы днем студенты изображали трудолюбивых крестьян. Они шли вдоль берега, там плакучие ивы размахивали в темноте ветвями, как привидения. Редкие фонари искажали очертания деревьев и делали их еще ужаснее. Ветки вытягивались, как пальцы, трогали за плечи и хотели поймать. Они вошли в бамбуковую рощу, где царил мрак и шелестели листья, как будто призраки шептались. То один, то другой суставчатый ствол начинал противно скрипеть. Отблеск луны пробивался иногда сквозь колышущиеся листья и скользил по стене растений, а потом угасал, словно еще одна живая душа уходила в мир теней. Чан ЯньЮань в темноте нашел руку Бай Юйшу, пропустил ее пальцы сквозь свои и сжал ее маленькую ладошку. Его ладонь была теплой и широкой. У Бай Юйшу было оправдание не отнимать руки, она же боится темноты. Они шли сквозь тени, сцепившись пальцами, прижимаясь плечами друг к другу. (Чан ЯньЮань, продолжает старый спор:) - ... ты как историк должна различать художественный вымысел и выводы на основе реальных событий. Ван-гегемон Сян Юй был извергом своего века, а ты над ним плачешь. (Бай Юйшу:) - Про императора Цинь Шихуанди* ты забыл? Бай Ци, заготовитель человечины*? Тот же Лиу Бан*[6] разве никогда не устраивал резню в завоеванном городе? ЯньЮань, если бы ты водил войска во время Сражающихся Царств*[7], ты бы тоже резал мирное население, казнил солдат сотнями тысяч, бросал людей в кипяток, хоронил живьем... такая у полководца работа. Современным людям уже не понять. (Чан ЯньЮань, усмехается:) - Лоу-лаоши очень даже понимает... Наверно, сейчас сидит обиженный, что ему не дали меня сварить!.. Бай Цзюй, хорошо рассуждать о серийном убийце на расстоянии трех тысячелетий. Вот когда он будет резать тебе горло, ты и расскажешь, что в нашем третьем до начала летоисчисления веке все такие, работа, что поделаешь... а в общем, он милейший человек... жену любит... (Бай Юйшу, смеется:) - ... (толкает приятеля плечом)... (Чан ЯньЮань:) - Понимаешь, сознание другое. Причины не важны. Это сознание зверя, хищника. Он смотрит на тебя и видит кусок мяса. (Бай Юйшу, не соглашается:) - Так что, все герои древности, которыми мы восхищаемся, про которых снимают эпопеи, четыре великих генерала*[8] - все, по-твоему, звери? (Чан ЯньЮань:) - Конечно. Для них живые люди были расходным материалом, тысячи и сотни тысяч... Нет, пожалуйста, восхищайся - только близко не подходи. Как к тигру - смотри на него в зоопарке через решетку. Еще лучше - в кино. (Чан ЯньЮань, качая головой:) - Страшно представить, что стало бы с Поднебесной, если бы после Шихуанди к власти пришел Сян Юй, который даже читать не умел! Твой великий герой. (Бай Юйшу, спорит:) - Император Шихуанди умел читать, однако он приказал сжечь все книги в Поднебесной. (Чан ЯньЮань:) - Сян Юй приказал бы сжечь всех, кто книги написал! (Бай Юйшу:) - Шихуанди закопал их живыми! (Чан ЯньЮань:) - Только алхимиков! И не всех, а четыреста шестьдесят человек... тех, что не смогли составить эликсир вечной жизни. (Бай Юйшу, иронизирует:) - А, ну тогда ладно! Ха-ха-ха! Алхимиков можно... лишь бы не историков... (сердито бормочет) Подумаешь большое дело, 460 алхимиков, никто и не заметил... (Чан ЯньЮань:) - Твой Сян Юй похоронил живыми двести тысяч циньских солдат! Ты можешь себе представить, сколько это? Население города! После того, как они сдались в плен, между прочим. (Бай Юйшу:)