Затем я вернулся в палатку. Мокрый полог хлестнул меня по лицу, когда я пролезал. Врач поставил на топчан две жестяные тарелки. Он потирал руки и, видимо, был доволен.
— Ну вот, и всё в порядке, — объявил врач.
— У кого-то неподалёку не всё в порядке, — ответил я.
— А что такое?
— Где-то машина буксует. Вот, видно, достаётся шофёру!
— Машина? — переспросил врач. Мне показалось, что он помрачнел. — Ну, давайте быстрее.
— Куда торопиться? — спросил я.
Врач ничего не ответил и стал накладывать кашу на тарелки. Когда я приготовился опустить ложку в дымящуюся кашу, снаружи послышался скрип шагов.
— Так, — сказал врач и отложил ложку.
Полог откинулся, и в палатку пролез человек. На нём был промасленный, когда-то белый полушубок, подпоясанный ремнём. Пот грязными струйками стекал с его лба на лицо. Ушанка была сдвинута на затылок, и виднелись слежавшиеся на лбу волосы.
Он стоял у входа в палатку, и возле его валенок от тающего снега сейчас же образовалась лужа. Он смотрел своими воспалёнными глазами на нас и, как мне казалось, никого не видел.
Наконец он спросил хрипло и невнятно:
— Здесь… чего?
Я сразу понял, что это шофёр с той машины.
— Санчасть, — ответил врач.
— Медики… — хрипло сказал шофёр. — А мне бы толкнуть… машину толкнуть… Самую малость. — Он говорил, ни к кому не обращаясь.
Он всё ещё стоял у входа, но я видел, как под влиянием света и тепла его взгляд проясняется. Потом шофёр сделал шаг к печке и протянул над ней руки. Я вздрогнул, увидя их. Кисти были ало-фиолетовые, распухшие, как бочки. Волдыри на них были видны даже издалека.
— Опустите руки и идите сюда, — резко сказал врач.
Затем он повернулся и потормошил спящего на нарах фельдшера.
— Подъём! — скомандовал он.
Шофёр стоял у печки, не двигаясь и не опуская рук.
— Вы что, оглохли, что ли? — закричал врач. — Опустите руки! — Он подошёл к шофёру и оттащил его от печки. — Вы что, не видите, что у вас с руками?
Шофёр поднёс руки к глазам.
— Малость поморозил, — ответил он.
— Снимайте полушубок, — приказал врач.
— Да ничего я не буду снимать, — с внезапной злобой сказал шофёр и упрямо мотнул головой. — У меня машина там, гружёная. И человек у груза. Мне толкнуть надо.
— Снимите полушубок! — закричал врач. — Смирнов, помоги ему снять полушубок.
Фельдшер подошёл к шофёру и взялся за его ремень. Но шофёр резко повернулся и хотел нырнуть под полог.
— Держите его, дурака! — закричал врач, и Смирнов ухватил шофёра за полу полушубка. — Ты же без рук останешься! Понимаешь ты это? Гангрену хочешь?
Шофёр больше не сопротивлялся. Смирнов стал расстёгивать на нём полушубок.
— Вот что, — буркнул шофёр, — если смазать или перевязать, то давайте, только побыстрее. Мне ещё людей надо найти, машину толкнуть.
— Ты никуда не поедешь, — сказал врач, перебирая на полке какие-то склянки. — Тебя сейчас положат в постель.
— А машина? — спросил шофёр. В его голосе звучали растерянность и испуг.
— У машины выставят часового. Потом поедет другой шофёр.
— Да вы что? — рванулся к выходу шофёр. — Вы что, смеётесь, что ли, товарищ военврач? Машину бросить на полдороге — и в постель? — Он схватился за полушубок.
— Ты не дури, — прикрикнул врач, — у тебя обморожение второй степени. Ты понимаешь, что это такое? С культяпками жить хочешь?
Шофёр растерянно смотрел на свои руки.
— Да и не больно совсем, — сказал он внезапно осевшим голосом.
Врач посмотрел на меня.
— Видите? — воскликнул он. — Этому тоже не больно. Всем им сначала не больно.
Он подошёл и налил что-то из бутылки в жестяную кружку.
— Выпей, — протянул врач кружку шофёру.
Тот взял, понюхал и улыбнулся.
— Это, конечно, можно. — Шофёр выпил. — Сильна, чёрт! — воскликнул он восхищённо.
— Теперь давай сюда руки, — приказал врач.
Вдвоём с фельдшером они стали чем-то смазывать ало-фиолетовые кисти рук. Шофёр не стонал и не морщился.
— Сколько в ей градусов? — спросил он. — Наверно, коньяк?
— Коньяком ещё тебя поить, — проворчал Смирнов.
— Ну, довольно болтать, — сказал врач, бинтуя правую руку. — Сейчас — в постель.
Но шофёр вырвал руки и сделал шаг к выходу. Лицо его снова стало злым.
— Сказал, что не пойду никуда, товарищ воендоктор. — Он схватил забинтованной рукой полушубок, лежавший на топчане. — У меня там груз продовольственный. Для Ленинграда!
— Ты у меня поагитируешь! — закричал врач.
Я смотрел на него с удивлением. В начале знакомства он показался мне флегматичным и уравновешенным человеком. Было странно, что он двух слов не мог сказать спокойно.