— Рабочее место? — Верещагин прикинул, успела ли оттуда сбежать ключница. По всему выходило, что успела — нечего отрока в соблазн вводить. — Ну пошли, подробно познакомлю. И полено прикажу принести. И врага привести, тут и проверим… Эй! — крикнул он. — Того парня, который нищий и шпион тёмных сил, отставить мороженой щукой бить! Ко мне в кабинет его. И полено. Дубовое.
— Только что бы он полено не видел заранее! — крикнул Сказочник и помчался за Верещагиным.
Не увидит… Неудачливому магу на голову надели ведро и оба тащивших его порученца для полноты картины лупили по нему прикладами карабинов. В таком виде — с ведром на голове — его и впихнули в кабинет Верещагина, где хозяин показывал гостю своё рабочее место — заваленный бумагами стол с компьютером (впрочем, бумаги лежали и в остальных местах, даже в зубах прибитых над входом черепов были зажаты какие-то листки).
— Заходи, — сказал писатель-графоман, когда пленника — уже без ведра — впихнули в кабинет. — Ложись… то есть, садись, — поправился Верещагин, пододвигая стул. — Посидим, выпьем, закусим. О делах наших скорбных покалякаем.
Пленник сел, злобно зыркая по сторонам. Применять магические способности при таком количестве окружавших его свастик и рун он просто не мог — грязная магия Большого Вавилона и хасидских жрецов была бессильна перед лицом Великой Северной Традиции, которую олицетворял собой кабинет Верещагина. Поэтому шпиён решил зайти с другого конца:
— Дяденька, — жалко заныл он, — за чё?! Мы ничё! А вы чё?! — изо всех сил изображая обычного беспризорного.
Внешне парень были типично русскими и своими стонами мог бы растопить и каменное сердце. Но сердце графомана была вполне живым и на всякую ерунду не улавливалось.
— Щас тебе будет и че, и ниче, и дубиною в плечо, — мрачно сообщил Сказочник. — Ты что же это, вражина поганая, отца рашего родного, батюшку Олега свет Николаича, ограбить подло решил, али отравить, а может, и еще чего похуже? — он, с видом живого воплощения правосудия и возмездия, поднял палец к небу и начал медленно обходить вокруг пленника. Нарезав несколько кругов — когда тот уже устал за ним следить — и, оказавшись за спиной подлого мага, Сказочник внезапно изловчился и обрушил полено на голову оного.
— Белиал покарает вас!!! — вот что было скорбным воплем обиженного пацана-шпиона.
— Ну что ж, господа, все слышали? — сказал Сказочник, под господами, вероятно, подразумевался Олег. — Отпираться бесполезно, наши русские методы действуют безотказно. Давай, вражина проклятая, выкладывай, что, мол да как, кем, значит, послан, и с какой, понимаешь, целью…
Верещагин изумлённо раскрыл глаза. Однако — метод гостя оказался безотказным. Шпион раскололся сразу — ну кто из русских в здравом уме будет призывать Белиала?! Да ещё русский из беспризорников, которые на "б" знают одно слово…
— Эх, — крякнул Верещагин, — а хороша штучка — полено… Ну-ка, дай ему ещё, пущай, значить, призывает, а мы послушаем…
Сказочник согласно кивнул и стал раз за разом опускать бревно на голову незадачливого шпиона.
— Сэт, к тебе взываю! Сотот, помоги же, не могу уже! Ктулху, сволочь, ну хоть ты откликнись, куда все пропали? Джордж Буш, убью, ну кто из темных богов откликнется?!!! — летели из пленного самые разнообразные проклятия. Наконец, бревно треснуло пополам.
— Силён, — с лёгким уважением произнёс Верещагин. Но тут же, очевидно, решив, что пленный "созрел", вцепился ему в отвороты драной куртки и заорал истошно: — Падла! Порву! Попишу! На кол посажу! За ноги разорву, как крысу, тварь продажная, урод, ублюдок, уё…ще! Тёмных богов захотел, колдун паршивый! Извести меня хотел, Русь-матушку осиротить?! Кайся, несчастный! — он стал долбить пленного затылком о стену. — Покайся перед ликом последнего русского святого! — брызжа слюной, писатель-графоман проволок пленного к портрету Сталина, долбанул лбом о стену так, что за нею с грохотом рухнул задремавший на лавочке порученец, а Сталин укоризненно закачался. — Покайся, и будет тебе прощенье посмертное! Замочу, мусор! На пику посажу, рвань подзаборная!!! Держите меня семеро, шестеро не удержат!
Верещагин попробовал повращать глазами, но смог только выпучить их. Впрочем, это получилось довольно страшно. Напоследок он шваркнул пленного о стену, рванул на груди камуфляж и пустил изо рта пену, схватив со стены устрашающего вида скандинавскую секиру.
— СкажуУУУУУУУУУУУУУУУУ! — взвыл мальчишка, падая на колени. — Это ВКП(б)! Меня заставили! Били! Приказали! Не я главный! Та тётка, которая с нами, она трансвестит! А девка — бушменка-убийца! Не я виноватый! Дяденька, простите, родины не знал, истины не ведал, света не зрел, перековался! Вот вам крест святой! — он неумело перекрестился. — Вот сейчас и перековался! Убедили! Дело ваше святое! Сами вы доброты неимоверной! — он покосился на Сказочника и крупно сглотнул. — Сыном вам буду! Нет, внуком! Племянником любимыыыыыыыыыым — не карайте за глупость!!!