— За такие глупости только одно прощение — головой да об стенку, а на стенке гвоздов в пять рядей… Ой, гвоздей в пять рядов! — грозно насупился Сказочник. — И не надобно Олегу свет Николаичу таких племянников, при каждом случае темные силы призывающих! Казнить тебя надо казнью лютою!
— Казним, — согласился Верещагин. — Но Вождь! — он воздел руку с секирой. — Вождь учил: отбросов нет — есть кадры! Или не Вождь… — писатель надолго задумался — кончилось тем, что рыдающий пленник умолк, подёргал его за рукав и уточнил:
— Ну так что со мной?
— А? — дёрнулся Верещагин. — Ну что с тобой, на кол, что с… а, да! Опущу я те… то есть, отпущу я тебя. Но не сейчас. Позже, когда с подельниками твоими разберёмся. Ты, я вижу, на путь исправления встал, вот посмотришь, как мы караем врагов — и совсем исправишься. А потом скажу, что тебе делать.
— Правильно! Припахать к общественно полезному делу! — завопил Сказочник. — И чтобы никаких поблажек, а то — колов уж много настругано, все злодея дожидаются.
— Да ну какие ему поблажки, — уже вполне благодушно ответствовал Верещагин. — Видно же — запутался человек по глупости и малолетству, чего теперь… Ну иди, — он нежным пинком направил раскаявшегося пленного в смежную комнату, где его подхватили порученцы и пару раз дали для большего просветления по зубам. — Что-то Пашка мой молчит, — озаботился графоман.
— Непременно нужно позвонить ему да узнать, что да как… Вдруг неприятности какие! — встрял и сюда Сказочник.
* * *Неприятности Пашки пока что исчерпывались тем, что он приземлился на воду и утопил аппарат. Теперь он ожесточённо выгребал к острову на резиновой лодке из аварийного комплекта, бормоча: "Видали мы лилипутов и покрупнее…" Это относилось к сорока шести (Пашка считал по плавникам+хвостам) здоровенным (расстояние от плавника до хвоста) белым акулам, которые сопровождали плот, бурно дискутируя, кому первому есть. Мальчишка посматривал на пояс шахида, который намеревался одеть и привести в действие в критический момент. Таковой, по его прикидкам, пока не наступил…
Белые акулы, наконец, определились, и самая старшая попыла вперед. Все остальные поплыли следом.
— Будут есть, — пробормотал неустрашимый порученец. И с криком: "Слава России и Дарту Вейдеру, долой джедаев!" — рванул кольцо пояса шахида…
…Если бы обитатели острова не были заняты своими важными делами, они бы сильно подивились тому, что в трёх километрах от берега с воды стартовала что-то сильно похожее на "томогавк". "Томогавк" с воем и матом пронёсс по дуге над островом и тяжко гупнулся в озеро на дальней его оконечности.
Кристально чистые воды с упругим "хлюппп…" сомкнулись над "томогавком".
Через полминуты Пашка — злой, обгоревший и оглушённый — выбрался на берег, держа под мышкой томик Верещагина, а под другой — АКМ-103 с наворотами. Из одежды на Пашке оставались очки с карболитовыми жёлтыми стёклами, левый носок, полмайки с портретом Верещагина (тоже половинным) и "лифчик" с магазинами и гранатами, висевший на манер набедренной повязки.
— Тьфу, — Пашка сплюнул попавшую в рот загрызенную пиранью и дрыгнул ногой, отцепляя вторую от пятки. — Не вышло покушать? — обратился он в сторону далёкого океана и близкого озера. — Фишбургеры чёртовы.
И двинулся в джунгли.
* * *А тем временем на конюшне, куда Верещагин отправил пороть мальчишку-мага, обнаружилась пропажа. Собственно, пропал сам маг. Видимо, вдали от Олеговского кабинета он стал чувствовать себя посвободнее и просто растворился в воздухе, на прощание наложив на собиравшихся пороть его двух узбекских гастарбайтеров и одного следившего за процессом парня страшное заклятие — трехчасовую непреодолимую тягу к салатам и черствым круассанам. Один из узбеков, еще могущий говорить, так как заклятие задело его только боком, недоуменно объяснялся перед прибежавшими на крики Верещагиным и Сказочником:
— Панимаешь, начальныка Алэг Кирдыкбабаевич-паша, верыш, нэт — вот есть он, этат твар нэрусскый, и нэт иво, этат твар нэрусскый! Савсем нэт, дажи дасвидання нысказал, гад нэвэжлывый!
Верещагин задумчиво разорвал на груди камуфляж. Хотел рвать бороду, но не обнаружил её, досадливо поморщился и вырвал бороду гастрабайтеру постарше (тот не обратил внимания, так как, икая и выпучив глаза, ел тридцатый круассан — на фоне этого потеря бороды уже не страшила). Затем коротким жестом приказал привязать порученца, который поедал салат из миски, к дереву и завязать ему глаза, рот и уши.